Как пишет Дмитрий Зеленин, русалки суть не души всех умерших вообще, тем более не души усопших предков; русские русалки — это женщины и дети, умершие неестественной смертью, то есть, выражаясь словами церковного «мертвенного канона», те, «иже покры вода и брань пожра, трус же яже объят и убийцы убиша, и огнь попали; внезалу восхищенныя, попаляемыя от молний, измерзшие мразом и всякою раною». Народ называет таких покойников заложными. По народному воззрению, заложные (т. е. умершие неестественною смертью) покойники доживают свой, положенный им при рождении, век за гробом, после своей насильственной смерти живут еще столько, сколько они прожили бы на земле в случае, если бы смерть их была естественной. Живут они все это время на месте своей насильственной смерти, а иногда также и на месте своей могилы, сохраняя, однако же, полную способность к передвижению. Все заложные покойники находятся в полном распоряжении нечистой силы, являются — в силу самого рода своей смерти — как бы работниками и подручными нечистой силы; вот почему и все действия таких покойников направлены ко вреду человека. Вред со стороны женщин и особенно детей не велик, почему их народное мировоззрение и различает строго от заложных покойников-мужчин.
Как кажется, они все время этой своей своеобразной загробной жизни не стареют; во всяком случае, они всецело сохраняют свой прежний характер, свои прежние склонности и привычки. Этим обстоятельством и объясняется народное подразделение наложных покойников на «русалок» (женщины и дети)и «не-русалок» (мужчины), равно как и деление русалок на разные классы. Русалки-дети известны у малорусов под именами «мавок» и «потерчат».
Русалками становятся утопленницы и дети, родившиеся неживыми или умершие некрещеными, а в Духов и Троицын день они просят себе крещения. Таково общее малорусскоеповерье о русалках. Вполне согласно с ним и купянские «женщины говорят, что в русалок обращаются не только мертворожденные или умершие неокрещенными дети, но и утопленницы девушки и молодые женщины, причем утопленницы становятся женами водяных, которые старшинствуют вообще над русалками».
На кривой березе
Русалка сидела,
Рубаценки просила.
И в малорусской песне поется тоже:
Сидйш русалка на бийй 6epeai,
Просила русалка в жшочок налитки...
...Просила д1вочок сорочки:
Щвочки, сестрички,
Дайте мет сорочки.
Волынские крестьяне рассуждают так: если похоронить самоубийцу близ кладбища, то он будет «людей лякаты» (т. е. пугать людей), если — в лесу или на горах, то будет «товар лякаты» (т. е. пугать скот); во избежание того и другого в могилу самоубийцы вбивают осиновый кол и обсыпают ее маком, со словами: «тогда будешь ходыты, як мак переличишь» (т. е.когда пересчитаешь мак); выйдя из могилы, самоубийца будет сначала собирать и считать маковые росинки, а тем временем запоет петух, и ему придется возвратиться в могилу.
По воззрениям крестьян Новомосковского уезда Екатеринославской губернии, самоубийцу не нужно переносить на новое место с места его смерти: иначе он будет ходить на старое место семь лет. Если же труп самоубийцы необходимо перенести, то переносят через «перехрестну дорогу»: в таком случае самоубийца, дойдя до перекрестка, сбивается с дороги и идет
дальше. «Печатать» же самоубийц можно только через семь лет. «Утопленники и повесившиеся необычайно шибко бегают. Если им на бегу попадутся лошади — они ржут, а если скот — ревут, чем и пугают их. Являются они на место смерти и домой».
12 октября 1884 года в селе Троицком-Варыпаеве Петровского уезда Саратовской губернии удавился в перелеске вблизи селения, на ветле, крестьянский парень Григорий. «Едва только похоронили самоубийцу, как деревенские бабы начали толковать, что на том месте, где повесился Григорий, появилось привидение, которое, между прочим, настолько испугало одну женщину, что у ней отнялся язык. Привидение было в образе умершего Григория... Кроме того, многие будто бы слышали рыдания в роще, где безвременно погиб бедняга Григорий. Наконец, то же привидение проделало такую шутку с кучером соседнего помещика: кучер возвращался ночью под хмельком домой через лесок и встретил там
давнишнего своего знакомого, самоубийцу Григория, который пригласил кучера к себе в гости. Тот согласился, и оба направились в дом Удалова, где пошло угощение. Пир был на славу; но пробило 12 часов, петух запел, и Григорий исчез, а кучер оказался сидящим по колена в реке Узе, протекающей недалеко от села».
Самоубийцы, однако же, не составляют исключения среда других «заложных покойников». В Саратовской же губернии среда народа бытует убеждение, «что проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие после своей смерти одинаково выходят из могил и бродят по свету; их, говорят, земля не принимает; тело их будто бы все тлеет, а тень бродит по свету; и дивные дела творят их тени». В частности, проклятые родителями живут по своей смерти в воде или в лесу, ночью выходят- на дорогу и предлагают прохожему проехать на его лошадях; но тот, кто к ним сядет, остается у них навсегда
Весьма близкие представления отмечены у крестьян Владимирской губернии: проклятым при жизни людям суждено по смерти скитаться по земле, пока они не получат разрешения от проклятия.
Особый способ погребения покойников, умерших неестественною смертью у русских
Резкое выделение «заложных покойников» из числа всех других умерших ярче всего сказалось у русских в погребальных обрядах: для «заложных» существовал особый способ погребения. Вопрос об этом способе для нас особенно интересен в том отношении, что о нем мы имеем равнительно очень древние сведения— от XIII века. При решении вопроса об отношении русского культа «заложных» к финскому это обстоятельство будет иметь большое значение.
Русский народ избегал захоронения заложных покойников в земле. Закапывание таких покойников в землю ведет за собою, по народному мнению, неблагоприятные для произрастания хлебов климатические явления. А так как церковь, равно как и христиански настроенные родные заложных покойников хоронили этих последних, по общему правилу, в земле, то трупы погребенных в земле заложных покойников нередко потом выгребались из земли. Это народное суеверие вызывало про-
тесты со стороны пастырей церкви. Два таких древних церковных протеста-поучения сохранились до нас.
Замерзших самоубийц и умиравших одночасно на дорогах и на полях не отпевали и не клали на кладбищах при церквах, а неотпетых отвозили на так называемые убогие дома, иначе божедомы или боже домки и скудельницы, которые находились вне городов, на вспольях. Эти убогие дома были не что иное, как большие и глубокие ямы, иногда имевшие над собой „молитвенные храмы", попросту сараи, иногда же, кажется, нет. В эти ямы клали и бросали тела и оставляли их незасыпанными до 7 четверга по Пасхе или до Семика. В этот последний посылались священники отпеть общую панихиду, а граждане, мужи и жены, приходили „провожать скудельницы", принося с собой к панихиде канон или кутью и свечи. После панихиды пришедшие провожать скудельницы мужи и жены Бога ради засыпали яму с телами и выкапывали новую».
Такими словами описывает старинный способ погребения заложных покойников в убогих домах наш известный историк церкви
Е. Голубинский. При этом способе, таким образом, заложных и не отпевали, но и не закапывали в свое время в землю,
а оставляли на поверхности земли иногда почти в продолжение целого года, как того и требовал народный обычай.
Когда появились «убогие дома» в России, мы не знаем, но первое упоминание о них находим в Новгородской летописи уже в 1215 году (во время мора «поставите скудельницу, и наметаша полну»). В 1230 году архиепископ Спиридон поставил второй раз скудельницу у свв. Апостол в яме на Прусской улице). Судя по словам летописи, это были первые убогие дома в Новгороде, а может быть, и в России вообще; но эти скудельницы строились во время мора, а не в обычное время, т. е. не были собственно тем, чем они стали впоследствии. Иностранные путешественники, например Флетчер и Маржерет, не поняли этого обычая и объяснили его тем, будто зимою земля от холода твердеет так, что нельзя рыть.
Мы понимаем термин «заложные» в смысле: заложенные, закладенные досками или кольями («отыняем калием» Максима Грека), в отличие от зарытых в землю, собственно похороненных. По такому толкованию, термин этот отразил в себе тот способ погребения, о котором говорит Максим Грек и который привел потом к устройству особых убогих домов, или скудельниц.