Домовушки, кто они?

Вы думаете, домовые — это какие-то специальные домашние духи? Домовые — это покинувшие землю люди, имевшие при жизни в своем облике определённые недостатки и некоторые изъяны в своем характере.

Например, были слишком ленивыми или чересчур деятельными в своём доме, которые могли месяцами лежать на диване или, напротив, не могли сидеть без дела ни минуты.

Чересчур пассивные или чересчур активные люди своими действиями или бездействием нарушают гармонию окружающего пространства, потому-то их и отправляют поработать домовыми, чтобы они научились чувствовать меру и действовать, создавая и укрепляя, а не разрушая гармонию окружающего пространства.

Домовым может стать человек, который при жизни имел привычку бесцеремонно встревать в дела своих близких или проявлял полное безразличие к происходящему в своём доме, в жизни своих родственников. Программа домовых связана со знаком Зодиака Рак — знаком дома, семьи, родственников. И часто домовыми становятся люди, рождённые под знаком Рак, но это происходит только тогда, когда они не справляются с задачей своего знака: не могут наладить семейную жизнь, сохранить семейный очаг, или излишне много внимания уделяют проблемам семьи, или вообще не интересуются ими, разрывают отношения с родственниками.

Очень многие из тех, кто стали домовыми, в прежнем облике жили в суете, часто ездили в командировки, не имели своего дома или очень редко в нём бывали. Отсутствие кого-то дома не всегда причиняет неудобство домочадцам, но домовыми становятся именно те, чье невнимание к близким, к проблемам семьи сильно нарушало гармонию отношений в данной семье.

Часто домовыми становятся те, кто женился не по любви и оттого не мог наслаждаться семейной жизнью и принести счастье своей половине. В общем-то, домовым может стать любой из нас, если большую часть своей жизни причинял вред своим домочадцам. Недаром народ назвал домовых нечистью. Домовой — это нечистая душа человека, а нечистая потому, что он портил жизнь близким людям.

Любой домовой находится под сильным влиянием знака Рак, который учит нас ценить свой дом, бережно относиться к родственникам, заботиться о благополучии семьи. Именно этим и занимаются домовые: они заботятся о благополучии семьи, в которую попадают, и об энергетическом благополучии дома. Но выполнив эту программу, они могут снова стать человеком, чтобы уже не нарушать законы Рака, быть отличными семьянинами, чувствовать, когда и в каком участии нуждаются их близкие. Так что стать домовым после физической смерти
— это не наказание, а благо.

Думаю, многим будет трудно принять тот факт, что домовые — это оставившие свое плотноматериальное тело люди, хотя для наших предков это было само собой разумеющимся. Например, в восточнославянской мифологии дух дома — домовой — представлялся в виде человека, с XIII века сохранились народные поделки, изображающие домового с лицом и телом человека.

Долго ли проработает душа человека домовым, зависит от количества и степени запущенности её недостатков, но не более 30 лет — это и есть максимальный срок жизни домового. 30 лет — это цикл Сатурна, планеты, управляющей противоположным от Рака знаком Козерог. Домовые выполняют программу, соответствующую Раку, но путь эволюции Рака направлен в противоположный от него Козерог. Козерог во главе со своим управителем — строгим Сатурном - создаёт ограничения. За 30 лет Сатурн проходит весь Зодиак и возвращается в прежнюю точку. Вот и домовой за 30 лет должен успеть исправить свои недостатки и получить возможность, оставив свой пост, вновь воплотиться в теле человека. Даже если домовой был настолько ленив, что за 30 лет не справился с заданием по самоисправлению, Сатурн все равно не позволит ему оставаться домовым дольше. И тогда домовой воплотится в теле человека с теми недостатками, которые не успел исправить. Если он не исправит их за новую человеческую жизнь, тогда после физической смерти он вновь станет домовым.

Домовые, как уже говорилось, рождаются не младенцами, а стариками или взрослыми, могут быть после рождения лохматыми, морщинистыми. Наши предки представляли себе домового в виде обросшего шерстью старика. Сохранились древние изображения домового с лицом взрослого мужчины без какой-либо растительности. Тело домового со временем меняется — от старости к молодости. Внешний вид новорожденного домового соответствует тем его недостаткам, из-за которых он стал таковым. Если эти недостатки незначительные, тогда новорожденный домовой похож на подростка, если они серьёзные, тогда он получает тело взрослого человека, если серьёзных недостатков очень много, тогда — тело зверя-человека, старое, покрытое шерстью. Старое тело означает, что этому домовому предстоит пробыть на своем посту долго, может быть, все 30 лет. Молодое тело дает надежду на то, что данный домовой пробудет в своей роли гораздо меньше этого срока. Однако всё зависит от старания, умения и расторопности.

Если, например, домовые получили при рождении старое тело, но делают все быстро, то они могут обогнать в своём самосовершенствовании неспешных собратьев, получивших молодое тело. Самые активные домовые и те, которые имели не слишком много недостатков прослужить на посту домового пять лет, три года, иногда всего полгода. Домовой может прожить любое количество времени в интервале от нескольких месяцев до 30 лет. В отличие от нашего, человеческого общества, домовые скорее попытаются укоротить свою жизнь, постаравшись скорее исправиться, чем будут искать способы продления жизни. Очистится душа — и он вернется в человеческое общество новорожденным ребенком.

Бывают ли домовые женского рода?

Чаще домовыми становятся мужчины, и лишь каждый шестой домовой — женщина. Значит, мужчины чаще, чем женщины, нарушают гармонию своей семьи. Женщинам ближе, понятнее лунные темы — все, что связано с домом, семьей, родственниками, поэтому они куда реже нарушают законы лунного знака Рак, а ведь именно за нарушение этих законов люди становятся домовыми.

Как правило, женщины-домовые поселяются в тех домах, где живут беспокойные хозяйки, целиком и полностью посвятившие себя заботам о муже и детях, — ведь и те женщины, которые стали домовыми, были слишком озабочены проблемами, изо всех сил стремились решить эти проблемы сами, подавляя волю и мужа, и детей. И вот, став домовыми, эти женщины видят в хозяйках дома себя и понимают свои ошибки, что и позволяет им измениться.

Как домовой выбирает дом?

Только те домовые, которые имеют незначительные недостатки, легко поддающиеся быстрому исправлению, например, за несколько месяцев, могут сами выбрать дом для своей службы. Остальных отправляют в те дома, где обстановка соответствует их недостаткам: если при человеческой жизни нынешний домовой наплевательски относился к благоустройству дома, к проблемам своих близких, силы природы отправят в дом к таким же лениво-безразличным людям, а если он, наоборот, переусердствовал в этих заботах, силы природы направят его в дом такого же семьянина-фанатика. Женщин-домовых отправляют в дома к похожим на них жертвенным женщинам.

ДВОРОВОЙ
В ряде локальных традиций России дворовой не выделяется в отдельный персонаж. Однако в центральных, северо-западных и юго-западных областях его знают как хозяина крестьянского двора и отличают от домового - хозяина избы.В Ярославской губ. "дворовый, как и домовой, имеет наружность хозяина дома. Живет на дворе. Той скотине, которую он не взлюбит, он причиняет много вреда. Чтобы дворовый полюбил скотину, стараются покупать скот такой шерсти, какой цвет волос у хозяина. Если хозяин брюнет, то скотину стараются приобретать черной масти и т. д. и т. д. ...Дворовый по своим качествам представляет из себя того же домового, но только с более злым, мстительным характером. Дворовый, полюбивший своего хозяина, нередко ворует у соседских дворовых овес и сено для домашних животных. Вследствие этого между дворовыми зачастую бывают драки. Видеть дворового удается весьма редко. Если кому-нибудь удается увидеть дворового или дворного, то это предвещает несомненное несчастие. В одной деревне жила женщина со своим мужем богато и счастливо. Муж уехал однажды в дальнюю дорогу. В отсутствие его женщина вышла раз вечером на двор, где и увидала, что муж ее ходит около телеги. Это был дворной... Вскоре после этого муж этой женщины слюбился с работницей, жившей у него в доме, и выгнал из своего дома жену".Большинство рассказов о домовом "сводятся к мучениям тех домашних животных, которых он не взлюбит (всегда и неизменно дружит только с собакой и козлом). Это он устраивает так, что скотина спадает с тела, отбиваясь от корму, путает гриву, обрезает и общипывает хвост и проч. Это против него всякий хозяин на потолке хлева или конюшни подвешивает убитую сороку: ненавидит дворовой-домовой эту сплетницу-птицу. Это его стараются ублажать всякими мерами, предупреждать его желания, угождать его вкусам: не держат белых кошек, белых собак и сивых лошадей (соловых и буланых он тоже обижает; холит и гладит вороных и серых); если уже нельзя было отказаться от покупки таковых, вводят их во двор, пригоняя с базару, не иначе как через овчинную шубу, разостланную в воротах шерстью вверх. С особенным вниманием ухаживают хозяйки около новорожденных животных, зная, что дворовой не любит ни телят, ни овец: либо задушит, либо и вовсе изломает. Поэтому-то таких и стараются всегда унести из хлевов и поселяют охотно в избе, вместе с ребятами, и окружают таким же попечением: принесенного сейчас же суют головой в устье печи, или, как говорят, "вдомляют" (сродняют с домом). На дворе этому домовому не подчинены одни только куры: у них ... имеется свой бог"."По вологодским местам обезумевшие от злых проказ дворовых тычут навозными вилами в нижние бревна двора с приговором: вот тебе, вот тебе за то-то и вот это". По некоторым местам (напр[имер], в Новгородской губ.) догадливый и знающий запасается ниткой из мертвецкого савана, вплетает ее в трех хвостную ременную плеть и залепляет воском. В самую полночь засветит эту нитку и, держа ее в левой руке, идет он во двор и бьет плетью по всем углам хлева и под яслями: авось, как-нибудь попадет в виновного".В Орловской губ. "дарят дворового" следующим образом: "берут разноцветных блесток, хотя бы бумажных, старинную копейку с изображением коня, горбушку хлеба, отрезанную от целого коровая, и несут все это в хлев и читают молитву:"Царь дворовой, хозяин домовой, суседушко-доброхотушко! Я тебя дарю-благодарю: скотину прими, попой, накорми"."Нередко домовые хозяева терпят от ссор, какие заводят между собой соседние дворовые - несчастье, которое нельзя ни отвратить, ни предусмотреть. В Вологодской губ. (в Кадниковском уезде Васьяновской волости) злой "дворовушко" позавидовал своему соседу, доброму дворовушке, в том, что у того и коровы сыты и у лошадей шерсть гладка и даже лоснилась. Он провертел дыру в чане, в котором добряк возил в полночь с реки воду. Лил он, лил ее в чан и все ждал, пока вода сравняется с краями, да так и не дождался: и с горя на месте повис под нижней губой лошади ледяной сосулькой в виде "маленького человека в шерсти"



Как ни просто деревенское хозяйство, как ни мелка, по-видимому, вся обстановка домашнего быта, но одному домовому-доможилу со всем не управиться. Не только у богатого, но у всякого мужика для домового издревле полагаются помощни­ки. Их работа в одних местах не считается за самостоятельную и вся целиком приписывается одному "хозяину". В других же местах умеют догадливо различать труды каждого домашнего Духа в отдельности. Домовому-доможилу приданы в помощь: дворовой, банник, овинник (он же и гуменник) и шишимора-кикимора; лешему помогает "полевой", водяному — "ичетики и шишиги" вместе с русалками.

Дворовой-домовой получил свое имя по месту обычного жи­тельства, а по характеру отношений к домовладельцам он при­числен к злым духам, и все рассказы о нем сводятся к мучениям тех домашних животных, которых он невзлюбил (всегда неизменно дружит только с собакой и козлом). Это он уст­аивает так, что скотина спадает с тела, отбиваясь от корму; он же путает ей гриву, обрезает и общипывает хвост и пр. Это против него всякий хозяин на потолке хлева или конюшни поднавешивает убитую сороку, так как дворовой-домовой ненавидит эту сплетницу-птицу. Это его, наконец, стараются ублажать

всякими мерами, предупреждать его желания, угождать его вкусам: не держать белых кошек, белых собак и сивых лоша­дей (соловых и буланых он тоже обижает, а холит и гладит вороных и серых). Если же случится так, что нельзя отказать­ся от покупки лошадей нелюбимой масти, то их вводят во двор, пригоняя с базара, не иначе как через овчинную шубу, разост­ланную в воротах, шерстью вверх. С особенным вниманием точно так же хозяйки ухаживают около новорожденных животных, зная, что дворовой не любит ни телят, ни овец: либо изломает, либо и вовсе задушит. Поэтому-то таких новорож­денных и стараются всегда унести из хлева и поселяют в избе вместе с ребятами, окружая их таким же попечением: прине­сенного сейчас же суют головой в устье печи, или, как говорят, "подомляют" (сродняют с домом). На дворе этому домовому не подчинены одни только куры: у них имеется свой бог.

Прибегая к точно таким же мерам умилостивления домово­го-дворового, как и домового-доможила, люди не всегда, одна­ко, достигают цели: и дворовой точно так же то мирволит, то без всяких видимых поводов начинает проказить, дурить, при­чиняя постоянные беспокойства, явные убытки в хозяйстве и пр. В таких случаях применяют решительные меры и вместо ласки и угождений вступают с ним в открытую борьбу и не­редко в рукопашную драку.

По вологодским местам крестьяне, обезумевшие от злых проказ дворовых, тычут навозными вилами в нижние бревна двора с приговором: "Вот тебе, вот тебе за то-то и за то-то". По некоторым местам (например в Новгородской губ.) догадливый и знающий хозяин запасается ниткой из савана мертве­ца, вплетает ее в трехвостную ременную плеть и залепляет воском. В самую полночь, засветив эту нитку и держа ее в ле­вой, руке, он идет во двор и бьет плетью по всем (углам хлева и под яслями: авось, как-нибудь попадет в виновного.

Нередко домохозяева терпят от ссор, какие заводят между собой соседние дворовые, несчастье, которое нельзя ни отвра­тить, ни предусмотреть. В Вологодской губернии (в Кадниковском уезде, Васьяновокой волости) злой "дворовушко" поза­видовал своему соседу, доброму дворовушке, в том, что у того икоровы сыты, и у лошадей шерсть гладка и даже лоснится. Злой провертел дыру в чане, в котором добряк дворовой возил в полночь с реки воду. Лил потом добряк, лил воду в чан и все ждал, пока она сравняется с краями, да так и не дождался: и с горя на месте повис под нижней губой лошадки ледяной сосулькой в виде "маленького человека в шерсти".

Оттуда же (из-под Кадникова) получена и такая повесть (записанная в дер. Куровской, как событие 80-х годов прошло­го столетия).

"Жила у нас старая девка, незамужняя; звали ее Ольгой. Ну, все и ходил к ней дворовушко спать по ночам и всякий раз заплетал ей косу и наказывал: "Если ты будешь ее расплетать да чесать, то я тебя задавлю". Так она и жила нечесой до 35 годов, и не мыла головы, и гребня у себя не держала. Только выдумала она выйти замуж, и, когда настал девичник, пошли девки в баню и ее повели с собой, незамужнюю ту, старую дев­ку, невесту ту. В бане стали ее мыть. Начали расплетать косу и долго не могли ее расчесать: так-то круто закрепил ее дво­ровушко. На другое утро надо было венчаться — пришли к не­весте, а она в постели лежит мертвая и вся черная: дворовушко-то ее и задавил".

Не только в трудах и делах своих дворовой похож на доможила, но внешним видом от него ни в чем не отличается (также похож на каждого живого человека, только весь мох­натый). Затем все, что приписывается первому, служит лишь повторением того, что говорится про второго. И замечательно, что во всех подобных рассказах нет противоречий между полученными из северных лесных губерний и теми, которые присла­ны из черноземной полосы Великороссии (из губ. Орловской, Пензенской и Тамбовской). В сообщениях из этих губерний за­мечается лишь разница в приемах умилостивления: здесь напластывается наибольшее количество приемов символическо­го характера, с явными признаками древнейшего происхожде­ния. Вот, например, как дарят дворового в Орловской губер­нии: берут разноцветных лоскутков, овечьей шерсти, мишуры из блесток, хотя бы бумажных, старинную копейку с изображени­ем коня, горбушку хлеба, отрезанную от целого каравая, и не­сут, все это в хлев, и читают молитву:

— Царь дворовой, хозяин домовой, суседушко-доброхотушко.Я тебя дарю-благодарю: скотину прими — попой и накорми.

Этот дар, положенный в ясли, далек по своему характеру от того, который подносят этому же духу на севере, в лесах,— на навозных вилах или "а кончике жесткой плети.

Домовые-дворовые обязательно полагаются для каждого деревенского двора, как домовой-доможил для каждой избы и баенники для всякой бани, овинники или гуменники для всех 0ез исключения риг и гумен (гумен, открытых со всех сторон, и из риг, прикрытых бревенчатыми срубами с непротекающими крышами). Вся эта нечисть — те же домовые, отличные лишь по более злобным свойствам, по месту жительства и по затейным проказам.

Домовые и дворовые духи. Нечистая сила в доме и во дворе.

От я видела етого... ну... хозяйственного. Дворового. Я убирала коней колхозных. Прихожу к коням — полез! Я-то пришла в дверь, ён полез туды наверьх. На сарай. Вроде одёжа как военная. А я думала, предсядатель, думала, пужаеть мяня. А потом вижу: не, одёжа не такая, жёлтая такая, да. И полез ён от мяня, и полез... Ни-каго мне не сделал, не сказал. Так и скрылса ён туда, и скрылса.
Пастух у нас был такой Сысой. <...> Тяперь наполдень не гоня-ютца. А вот бувало рано, еще до солнца гоняютца наполдень. А ён обуваетца на сарае сидевши, дворовой.
Бувало, раньше такии были, знаишь, дворы, а на двор туды сарай такой (а ня так, что тяперь хлев отдельно у мяня стоить). Аи у мяня был двор, а на дворе тамотка накат такой — ну, сарай. И вот на етом накате дворовой обуваетца, сидевши...

***

Про домового... Да, вот ещё мама рассказывала: ейный отец пошел класть коровам. Коровам или лошадям. У их были и лошади раньше в старину; наших шеснадцать коров было. От.
Пошел класть во двор. Приходить, говорить:
— Кладеть там какой-та мужик!
Он обратно домой — спутался. Говорить:
— Господи, хто это, — говорить, — нашим лошадям кладёть!
А маменька яму говорить:
— Крестись ты, ето домовой кладеть!
И даже вот приду — коса заплетена прямо на лошадях. Коса заплетена как рукам! И уж яго [домового] косу не расплетай! Если расплетешь — яму не понравитца. Не тронь.
Виделось яму, а было ли на самом деле — не знаю. Ето хоро-хорошо. У каждого за животиной [смотрит] домовой. Правда, нет ли, но говорили: всегда етот, домовой, есь. В поле — полявой. А раньше и рыбу ловили — бросали деньги, чтоб рыба ловилась. Да. В реку. Вот бросають в реку там копейки и причитывають, ета... Забыла, как называетца... Речной! Речной есь тоже.
- Речной батюшка, дай мне рыбки!
Ну, и рыба ловилась. А таперь нет. А вот всего было, да.

***

Рассказывала бабка моя, что дедка сбросил с сарая большую охапку сена. И кто-то охнул. Он бабку закричал, чтобы фонарь принесла, а там маленькая охапочка и нести нечего. А домового нет.

***

Заболела корова. Там ищо я в девках было. Она потелилась — очень была молочная. Корову эту жалели. <...> И вот. Корова помирает уже дочти. А в Борисове такой мушшина было, все что... помогал он. Отец и говорит:
— Пойду я за им, чтобы он пришёл посмотреть, что у нас с коровой!
Ночью. И вышел — ас сарая лезет человек. И несёт охапку сена. По лестнице слезаит и пошел в сарай. Вот отец приходит и говорит:
— У нас все дома, а какой-то человек слез с сарая!
Ну, а такие были суеверный, то ли религиозный: решили, что это причудилось ему. Како-то чудо ему сотворилося. Ну, и решили, что, наверно, корова помрет у нас. И действительно, корова умерла. У ей ударило молоком в голову.
Ну, а это вот точно, что это почудилось не к добру.

***

Лёха выпустил лошадей в поле и говорит:
— Черти Матрёхины, пасите лошадей, чтобы в рожь не забрались!
Хорошо. Лёха гуляет, а лошади ушли в лес, ушли, и ему не найти. Ну вот он пошёл к бабке.
— Матрёна, ты меня прости.
— А за что?
— Як твоим чертям послал лошадей, а они у меня ушли, я их не вижу нигде.
Она говорит:
— Во-первых, у меня их нету, а к каким ты сослал чертям, так вот иди-ко и отними от них. Ты сам не пойдешь, не найдешь, а найдут чужие люди. А тебя дак я научу — подойди к колхозному двору, стань на коленки, помолись и три раза лбом стукнись об землю, тихонько так. И попроси прощения у домового: «Домовой батюшка, домовая матушка, примите мою скотинку и поберегите!» Три раза скажи.
Вот он дошёл это сделал. Пошли люди и всех коней нашли.

***

Дворовой, полявой — всяким покажетца к чему-нибудь. У нас было мода — пасли коней ноччю. А там хлев был, коров ждали доярки. Ноччю надо было коней пасть, а тут вдруг дожж. Я говорю:
— Девочки, не закрывайте ету дверь! Я когда пойду совсем, закрою. Я от дожжу тут поляжу.
А у них такое полатье было устроено там, на дворе. И я на ето полатье залезла. Ну что ж... Слышу — коровы цепям ляскочуть, колокольчик слышу.
И вдруг на мяня налезло! У-y-yxl Хосподи Боже мой! Я просну лась. Как будто комната. Стоить женщина, лицом не воротитца, платье светло-розовое и нячистое.
— Чаго ты мяня давила тут? Хто ты? Чаго давила? К худому или к хорошему? А она говорить:
— Ни худого, ни хорошего! Не ложись на чужое место.
— А чьё ето место?
оворить:
— Моё!
— А ты хто?
— А я, — говорить, — хозяйка!
Ну вот. А сама от так от ето, всё от так от — никак мне ей в лицо не посмотреть! Все она как-то боком ко мне. Да и говорить:
— Что ж табе подарить? Подарить бусы — нет, табе бусы не пойдуть. На, — говорить, — табе перстень!
— Вот, — я говорю, — ну, спасибо!
Мне подала етот перстень, я забрала, вот так слышу — кони перяшли сюды вниз. Я коней загнала опять за канаву. Дай я посмотрю, что ж мне даден! И нет ничаго! И рука опухла.

***

А, о, доченька, во ещё какие случаи были. Это было время зимой. В Крещенье. Мороз трескун был. <...> У нас как раз дом был новый поставлен. Но мы еще не были в его перешодца. И струб был — поняла? А весной надо переходить в его.
Это выживало, да, дорогая моя! Было три коровы у нас. И корова была онна перегорожена туда, к самому хлеву. Ей никак через згороды-то! Как затрящали изгороды! На колидоли! Мы:
— Караул!
Мы не подумали — это у нас, значит, сени там-этко... Но кто-то ходит, что тольки трескун! Но главное дело — на морози-то!
Кто тодоришко взял, кто ухват взял. К двери-то подошли, дверь-то заложен была. Открываю дверь-то: коровушка там матушка!
Вот это уже, доченька, не ложь! Это не ложь! Он — домовой — значит он нас выживал тогда с дому! Коровушку вот через згороду перетянул на сени. Соседи собрались, чтобы ее снять!

***

Вот про Шишков. Так я, правда, никогда не видывала, и ни с кем я не была, чтоб- я где-нибудь пугалась или сполохал кто-нибудь, никогда.
От на хуторке мать у мяня умярла. Сястра сюда жить ушла. <...> Мать не пошла сюда, что ена старая, ей не хочетца со старого места-то уходить на новое... Ена у мяня и умярла там на хутори. Я похоронила яе и двянадцать лет онна там жила. Не так, правда, даляко, а всё равно кругом лес! Там так-то опасно буваеть, мало ли хто зай-дёть туда, по той дороги. Можить. Ну дерявень-то близко и нет. И молодежи притом в ето время не стало. Некому пополохать! А бу-вало так придуть — ета молодежь полохаеть там на святках: хо-дють, сидять, с других дерявень.
Вот только и здесь пришлось мне... Ну, слушай: я лягла на кровать спать. А у меня горазд там половничина в колидоре шатаетца, когда идешь. Слышу, половничина шатаетца — как кто-то взошел. У колидор-то. Не, уже в самый сени! <...> А я головой-то легши как раз к порогу. От так от чувствую, от как хто-то двери... Ну, чужой, слышно — ишшет вот так! Человек не знает, где скоба, так по двери рукам водить.
Я спрашиваю... Никого нет! Я ещё раз:
— Да хто ето там!
Слышно, как будто хто-то ишел, от так ето половичины там ша-таютца, скрипит, шорох-то слышно. Я встала. Встала. Что ето такой?! Ну сястра буваеть, так ена же часто ходить, знаить двери и всё.
Я вскочила, открыла дверь — нет никого! Я побяжала за ету ... сюда ету [дверь] открывать. Я и сюда открою: нигде никого!
Потом онной я рассказывала, соседке, подружке своей в Кру-шинскем. Вот, говорю, так и так, говорю. А ена и смяетца:
— А шишок тябя наполохал!
Да я, — говорю, — всё равно не испугалась, и на улицу сходила, и всё.

***

Дед мой дежурил на двори. На скотским двори. Ну, и он выпивши все. И, значит, он явился домой. Он мне надоел. Ето зимнее дело:
придёт, и надо мне соскакивать — откладать, потом закладать. И я, знаешь, ему сказала:
— Быдь ты проклят!
Вот это было у меня сказано. Он на двори был, входивши... Значит, на другой день:
— Тук-тук-тук!
По воротам. Я и побежала. Открыла вороты — нигде никого нет. Ну ланно. Это, значит, на другую ночь опять. Опять дело так! Три ночи я мучилася...
— Дед, — я говорю, — приди-ка ты (это в которое время я сказала, в тое время и стучат, видишь, такое слово я сказала — «Будь ты проклят!» — а враг-то и пристал; это, доченька; было, было у меня, я не вру, было), дед, приди-ка ты а такие часы домой!
Дед приходит. Сидит дома у стола вот тут.
— Тук-тук-тук! — опять стук: Тук-тук-тук!
Я Машке {нашей сестры) говорю:
— Машка, побудь-ка ты у меня!
Дед ушел. Опять:
— Тук-тук-тук!
Вот взяла святой водички, налила, взяла прутышки с веника. И только молитвы какие знала — такие прочитала. Молитву: «Во имя Отца и Святого Духа, аминь», «Святый Божи, Святый крепкий»... Как рукам отстало!
А вот тут уже не так давно... У нас померла тут женщина, не так далеко, да вот девять дней было в субботу. Да вот тоже так: мне-ко знак давали! Тоже так:
— Тук-тук!
Это вот знак дает токо:
— Тук-тук!
Я не откликаю. А тольки сотворю молитву:
— Святый Божи, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!

***

Было дело. Мамушку схоронили. Её схоронили... Её схоронили мы осенью, вот там перед Богородицей... в последних числах.1 Как раз зимой сидим.. Татенька ушецци в церковь (у нас церковь рядом была, а он на крылос все ходил). А мы сидим да вспоминаем про мамку:
— Ой, пришла б мамка-то!
На! Затрещало опять на сенях что-то! Ага. Ну вот... Мы дверь открыли, вышли — никого нигде нету! Подойдет к скобы, подер-житца за скобу, опять обратно уйдет. Опять придет — за скобу... Ну вот.
Это всё тот год, тыи годы было. Выло, было, было! Это тоже всё домовой!

***

Да, доченька, было дело так, это раньше было. Вот отец у меня спал на сенях — на колидоре, поняла? Ну вот. Ребёнок был, значит, Яшичка самый малый. Отец никак не ругался, а тут просто — нечистая сила. Значит, пришел, его натиснул этот дворовой. Вот. Домовой:
— Кху!
Ну и он вот так [отец спросил]:
— К худому или к хорошему?
Домовой вот так:
— Ху!
И у нас недолго згодя и померла мать. Это да, это было дело! Было, было, было... Раньше были домовый, теперь не стало домовых!
Много таких случаев было.

***

Мяня самоё домовой выживал. Вот так. Но я не видала яго. Я ля-жала на кровати. И вот ён ето... Так вот ен как пришел, как почал ён тюфяк вот так заворачувать, и со мной, и со мной! Вот так вот ворочить!
— Хосподи помилуй, Иисус Христос, ангелы-хранители, спасите мою душу грешную!
И все табе тут, и бросил. И вот как почал, ето к худому, ето к худому. Или к болезни ен вот...
Раз у няго спросить — а надо спрашивать:
— Ето к чему ты, к худому или к хорошему?
Ён ответить. Если к худому, скажеть:
— Ху-у-у!
А если к хорошему:
— К хорошему!
Ну так вот, ну только ён немо так, нячисто <...>
Во дворе дворовой, а в избы домовой. Когда от обносишь с верьбачкой (с освященной вербой обходят (обносят) скотину и двор при первом в поле [пояснение составителя]).
от верьбачку поторнешь... В полях торкаешь и на дворе роторнешь чуть-чуть верьбинки. На сядьмом вянце, например. Или на пятом — сколько вянцов там в дворе. <...> Ну, от на сядьмом, чтобы не превышать яго и не унижать яго, дворового. Вот между етых пяти вянцов торкаешь верьбачку. Иконка там у мяня, бувало, иконка стояла в углу, в хлеве. Говоришь:
— Спаси, Хосподи, животков моих.
А верьбачка оставляетца, ена и до летошняго года так стоить. Во дворе много живуть. Во дворе и ласки живуть, такии белый — как векша такая. А вот лошадей, бувало, как не полюбить лошадь дворовой, так спутаеть всю гриву. Бувало лошадя гривасты такия, так всю гриву спутат. Ету лошадь цыгану променивають. Да, про-меняють, и всё, и новую завядуть.
Ласку-то я видала. Ну она, наверно, звярюшка такая, ето не дворовой. Наверно, звярюшка. Бог яе знаить, сама не знаю! А таперь я давно не видала, животных у мяня нету, четыре курицы.

***

Приехала знакомая на Украину. Попросилась переночевать. Пустили. У хозяйки на причине корова была. При хозяйке домового не было в доме. Как уйдет на двор, так он являлся: волоса чёрные, длинные, сам в сером кафтане. И всё гнал женщину вон:
— Уходи с этого дому, тебе здесь не место!
Это давно было. Я была еще молоденькая, мне двенадцать было,а теперь уж семьдесят.
И ей пришлось уйтить на другую квартиру. И там жила все время, ей там хорошо было.

***

Раньше чу-у-удилось, ну, тяперь не чудитца! А как же, а мне и самой чудилось! Но ето во сне. От, я когда было в Удобах, помню, тоже онна ночавала. Но я сильно боялася. Мама было ушедши шить куда-то. Это было мне лет сямнадцать, наверно, не больше. Или восямнадцать,
И от всё не спала я, всё не спала. Ну, наверно, я где-то уснула. Й вдруг мне снитца. Или на самом дели. Я не знаю. Хто-то вылязаить с подпола. Хто-то вылязаить с подпола, бяреть мяня в охапки, с кровати ташшить долой. А я, вроде, домовой, чувствую! Я крещусь:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
И я, Осподи помилуй, как заору на всю голову! Мне показалось как хто-то от мяня пошёл.
А ето просто кровь. Я боялася. И мне приснилось: с подпола кто-то вылез и мяня ташшить с кровати. <...> Ну, и тот год я вышла замуж: мяня выташшили с етого дома!

***

В эвакуации жила я онна. И все ходила ко мне ночавать онна вакуированная. Потом яе накормишь, а у самой жрать нечего было. И она у мяня калоши унясла. (А я, бывало, надену их, они такия вручненъкии, такия как бахилы сшиты у меня были, с етоп, с парусины. И хороши ходить. Она у мяня унясла). Не, думаю, больше мне не нада етого. Я осталася онна.
Спала я на печке. И вдруг мяня хто-то натиснул. Так шибко натиснул! Думаю, Боже мой! Ой! Задавить! Я уже не сплю, ну, думаю, задавить. Где-то давил, давил — свалился с мяня. Свалился... Потом опять на мяня. Ну, думаю, таперь-то конец! Ланно. Подавил-подавил — свалился. Я ляжу слушаю.
А вот так, ета, ляжанка... Нет, вот ета печка, а ета вот тут ля-жанка ещё. Я ляжу на печке — головой вот туда. Ну, ляжу, слышу: дышит хто-то кол мяня! Хто ж ето дышить?! Я онной рукой так пощупала: там кошка. А другой от так стала: ой, хто-то холонный, холонный мне попалси! Прямо рука кака-то така плохенькая така. Ой.
Ну вот и думаю: ну что ж мне делать? А так спить крепко! {От, девочки, я не вру! А чего мне врать-то?!) И вот так крепко спит.
И думаю: ну что ж... Ежали мне перялезь, в дяревню бяжать — дяревня-то редкая такая, куда я побяжу зимой! Ну! Не. Не побяжу. Пощупаю хорошенько. Я взяла от головы до самых ног от так ощупала: женщина! Маленькая, но женщина. Погоди-ка я яе... палкой, пока по головы бухну своей пяткой! У мяня-то туда голова, у ей сюда. Я как подняла ногу, ка-а-ак дам ей по головы! А по головы-то разве попадешь по ейной, я по кирпичи пяткой! И до сих пор пятка болит!
А вот. Ну слышу — больше никого нет. Зажгла огонь. Всё везде проглядела. Не-а, нет никого. Вот.
(Соб.:А кто ж это был?)
Не знаю. Там женщина умирала, на етой на печки. А, может быть, мне ена и привиделась?!
Ну вот, потом, думаю, что ж, надо ж лечь опять, да либо не засну. Вижу сон: сидить бабушка Анна и вот бабушка Марья, которая померла на етой печке. И ета бабушка Анна-то говорить:
— Марьюшка, о как нехорошо, как неприятно, моя сноха-тоАнна семь нядель не помянутая (и свякровь звали Анной ету, и молодуху). <...>
Ну, думаю, ето ко мне что! И опять оны куда-то делись. Ну всё-таки етот сон мне не прошёл. Как раз вот ета бабушка Анна собиралась за двянадцать километров от дома, там дочка яе жила. Ета бабушка Анна хотела причащатца. А у ей две внучечки были вакуи-рованные с Ленинграду. Как оны кричали:
— Бабушка, не ходи! Ты бабушка, ты наша миленькая, ты не придёшь!
— Что вы, доченьки, да я завтре... вот завтре не приду, а после завтре сразу приду. Приду, приду! <...>
Ну, что случилось: бабушка причастилась, пошла к дочке, сели обедать. Тольки хотела почерпнуть, там щи были каки-то и... так и померла. И, правда, не пришла. Привязли уже в гробе. Вот.
Я стала говорить, соседке всё ето рассказала. Ена говорить:
— Дак там же Марея ета помирала, на печке, старуха такая, она маленькая была.
А, может быть, и сон к етому либо был, что баба-то не вярнулась. Ну уж мне-то ето... она мяня выживала оттудова, выживала.
Я скоро уехала.
(Соб.: А как это может выживать?)
— Как может... Тут натискаит, вот, вот, нету духу! И никак не скинуть, ето-то давит. Ето уже точно выживаить.
(Соб.: Вы не ко двору пришлись, не понравились?)
— Да не именно не ко двору. А тябе вестить. Что ты отсюда должна выбыть.
(Соб.: А кто вестит?)
— Милый мои, ну что вы спрашиваити?! Ну хто человеку сообщаеть, невзгоду каку-нибудь — саму по сябе. Саму по сябе...

***

Вот соседка моя домового видела.
— Ну вот, — говорит, — я вышла с избы, две избы было. Я хотела в ту избу-то иттить — а ён идёть с той избы.
— Ах как ты мяня спужал!
А ён говорить:
— Ещё ня так я тябя спужаю!
Ну, ёна говорить:
— Кого ж мне табе подарить? А на хоть мой пяренник!
Ну, так ены и рассталися с им. От. От все в долгим время пошла ена... От эта Лида коров доила, а ена ей помогать ходила (от ета Лида, ена ей своя). От ена к этой Лиды пришла, ну, на двор-то пришла. <...> Маленько до Лиды не дошла и бац в колею, в гавно! От Лида яе выкопала с гавна-то, выкинула на ету, Господи, да на мостовину-то... Ну вот, и бяжить за мной:
— Тетя Маня, что-то со сватьей сделалося!
Я побегла туда. Прибегла туда — ляжить ена, не говорить никого. Так от мои рябяты тут работали новгородский на лошади. Мы положили ей на лошадь и привезли домой. И ена от поляжала и умерла. От как ён яе спужал!
Ён и сказал ей, что «я тябя ня так спужаю», от и спужал.
Ну от. Коло ей рядом соседка жила. От, говорить, ноччю пришел домовой. Как нажал на мяня! Ой, я кой-как отболталася и говорю:
— К худому или к хорошему?
— К ху! К ху! К худому!
И от бабе сразу худой всё пошло. Мужука застрелили, дочка спилась, померла. И сама заболела. И увезли куда-то яе далече. И умерла. От как к худому! От как! Это домовой всё делаить! От, моя доченька, это уж правда!

***

С. И. Быстрое [сын]:
— Да я слышал уже и в городи, что приходил, мол, грудина там в шерсти, то, сё... Домовой везде есь. Домовой может прийти и задавить.
М. В. Быстрова [мать]:
— Нихто ж не видали. Ну, отбалтывались. Говорять — грузно. Как налягить — ни рукам, ничим не пошавелить, как ён натиснить.
С. И. Быстров:
— Ещё я слышал... Вот помер мужчина у женщины, понимаешь? И все время ён ходил к ей. А ето потом как разгадали — ето не мужчина, а ето тот самый, домовой.
(Соб.:А как разгадали?) С. И. Быстров:
— А разгадали, что она ето... Он ходит, она переживает, она высыхать стала. И от яе стали спрашивать, например: «Мань там(или Шур), что с тобой?»
От она и стала рассказывать. От такой-такой событий! (Соб.: Так может не домовой ходил, а чёрт?)
С. И. Быстров:
— Так хто ж их знаить? И от яе научили: «Ты, — говорят, — больше яму не откладай и яго близко не подпускай!»
И она говорит: «От я услышала: от как плюнить! Об дверь как ударить! И ушёл. И больше не пришёл». М. В. Быстрова:
— Так ена сходила к батюшки. Ён в Проклятую книжку яго записал.
С. И. Быстров:
— Наверно. Не знаю. Это я в городе слышал!

***

Вот раньше было: состроили новый дом, переходят в новый дом, то первую пускають кошку и бросають веник. Вдруг там какое несчастье, то упадет на кошку, или на веник, или на человека. ...
Есть поговорка такая, что в каждом доме есть домовой. Он всегда живет, всегда-всегда. Без домового никуда не денешься. Он всё слышит и всё видит, ну его никто не видит, а он видит.

***

Дом один сгорел. В которую ночь сгорел, в ту ночь домовой вышел из этого дома в одиннадцать часов. Все оглядывался и ревел:
- У-у-у!
А соседка видела его — в белом халате — и побоялась сказать, предупредить хозяев, что гореть будете.
И ночью сгорел двухэтажный дом. Все сгорело. Сами в окошко выскочили и не знают, как и от чего загорелось.

***

Вот мне рассказывала соседка здесь, Женя — она много знаить. Что как-то родители ушли в гости, и яе оставили дома. А ена ведь Уже... Не, ну ена не совсем маленькая, ена в поле гонялась, верно. Или вообще, хоть и не гонялась, а знала, какие у дяди коровы там.
А к ей в избу... Из-за печки в избе корова дядина пришла. Ры-, Звязда. <...>
— Ена, — говорить, — и пришла прямо ко мне. Мне так стращно стало! А я на кровати сижу, а все-таки говорю: «Звяздоня, Звяздоня!»
Ена, говорить, как лизнуть так мене хотела, языком! Потом — раз за порог — опять обратно так' Не знаю, куды делася!
Мне страшно стало, я тогда, — говорить, — как грянула бяжать к дяде! Дядя-то недалёк жил. Кричавши, что мне страшно стало после етого.
И вот ящо девочка какая-то, — говорить, — приходила. Братищ-ка был маленький. В люльке качатца. Братишка, наверно, спал, что ль. А родителей дома не было. Ена села в люльку, — говорить, — и качаетца. Я ругаюсь:
— Зачем ты в людьку села {братишку-то звали Антоном). Ета Антонова люлечка!
Она качаетца, и всё!
(Соб.: Это в какое время было?)
— Не знаю, наверно, в ночное время, вот...
(Соб.: А в какое время больше пугало — в двенадцать дня, в двенадцать ночи?)
— А когда ты попала!

***

Были сын и дочка уехавши на каникулы домой. В Боровичах они училися. Ну и муж звал жену, что пойдем к поезду встречать. Она боялась дом оставить: денег много было.
Ну и он успел только выйтить, как ходила такая страшная, длинная, руки черные, волоса чёрные, длинные. И взяла ее под за-пазухи и три раза в потолок подняла. И у ней на голове образовалась шишка.
И хозяйка не видала, когда она от ее удалилась.
Когда является хозяин с детям, она лежала на полу без сознания. Когда она взошла в сознание, он спрашивает:
— Лиза, что с тобой?
Она сказала:
— Нечистая сила была пришодцы!
Он сказал:
— Да полно те, воры приходили!
Сделал обыск и никого не нашел. Везде двери как заперты были, так и остались заперты.

***

От дед такой Сятковской. В подполе сидел... От так и так говорили детям:
— Э-э, будишь вольничать, а там дед Сятковской щас вылезеть!
А ён... Поршни у яго не так, как у нас таперь калоши всякия, башмаки бярезовыя. Как зачухаить етот дед Сятковской, от мы и побяжим! Ну, от табе и дед такой! Дед Сятковской!

Добавлено:
Банник. Нечистая сила в бане. Рижный.


У нас там в Пономарёве была байня такая у зародов. А раньше были поля. И делали такия зароды, зароды такия столбами. И клали снопы. И все ходили, значит, караулили зайцев.
И вот дядя Тимошка на святках взял ружье и сел в ету байню. И караулит. А время как раз двянадцать часов. Как свяркнуло — каким таким черным етым, чим-то ясным! Он посмотрит: коня таш-шут. Ободрана натурального коня! Вы представляити! Ну видь них-то не поверит, скажут, ето что-то просто баба начмурила, что ето вот вру. Ей-богу, не вру! Ето быль, натуральный быль!
Ну вот... Он ружьё бросил. Бросил — и домой. Наутро приходит — ляжит туша ободранной кобылы!
...Ето я не знаю, хто. Но ето был не шишок. А ето удавленник приташшил коня прост-таки.

***


Было в байне: как чудилося, когда после мужиков ходили в третий пар. Раньше все чудилось.
Одна женщина пошла в третий пар мыться. И не помылась. Пришла в байну, а там крик, визг! Открыла дверь, а там дерутся! Нечистая сила!
Она убежала домой голая — белье оставила.

***

М. П. Афанасьева:
— И ещё такой случай. Вот, говорят, раньше... сейчас ничаго Не стало. Раньше, говорят, третий пар: в байню не ходи!
У нас такая женщина была (Уеоличи дяревню звали). И она все онна ходила мытца — никого не брала! Ни дятей, никого!
И она пошла в третий пар. А уж солнышко было за лес. И представляити, яе принесли мертвую! Яе защекотали! Вот ети самый нядобрики!
М. А. Андреева:
— А Федьку нашего с байни тоже оны выгнали! <...> Тольки залез на полок — как началось сыпатца: и грязь, и каменья, и всё на свете! Он с байни голый и прибяжал!
М. П. Афанасьева:
— Правда-правда, раньше было, да! <...> М. А. Андреева:
— А тяперь ничаго не стало, никаких чудясов!

***

Знаити, ето вот шишки все больше от бани, зато и говорять, что в бани ничаво нельзя [вести себя неосмотрительно].
Даже вот... Старинный я помню рассказ. Мама, хто ли рассказывал. <...> У нас, вобще-то, в бани-то — у простых — в дяревни перьвы пойдуть ети мытца, мужчины. А потом уже женщины после идуть мытца. А, говорять, после третьего пару нельзя ходить мытца. Как вот партия вымылась там, ушла, потом другая, а уже третий, последний, третий раз, не надо заходить уже в баню мытца.
А вот рассказывала мать такой рассказ. Ну, ён пошел мытца, человек, а где ён был, что опоздал, или... Нет и нету. А утром пришли в баню — ляжить в жолоби (в жолобах, ета, камушки опуска-ють в воду, чтоб воду-то нагреть). Пришли — вот ён в етом жолобу втиснутый ляжить — целый жолоб крови. И няживой.
А от, мол, мол от и сказали, что гряхи запарили. Нельзя никак от мытца в третий пар. После всех и поздно.
И ещё тоже так мама рассказывала. Вот тоже пошёл мытца. Мужчина. Уже ну после-то сямьи. Уже где ён был там — в отлучке, наверно, был, что перьвый в баню, перьвый-то раз не попал мытца. А после всех.
Только разделся, стал мытца... Поддал паритца, на полок залез... Вдруг приходить соседка:
— А я табе поддам!
Взяла ковш, начала лить — а горячая-то каменка, много поддашь, можешь и задохнутца в бани! Как начала поливать, и ещё, и ещё, и ещё!
И уже не продыхатца — все водой поддаёть!
— Я тя, — говорить мужчина, — по матушке!
И убегла за дверь, ета соседка! И нихто там не был! Пойдеть соседка в баню, в чужу баню! Зачем — людям на каменку поддавать!
— Вот и, — говорить, — вот если бы не заругался б, там бы и задохся б!
По матушке-то грех ругатца, а оны все равно убегають, шишки.

***

А вот в бане мы чесали... Когда лён чесали. Вот у соседей мы были: сегодня байня. Стопили байню. Пошли, штук пять нас там было. <...> Только сядем, начнем чесать — как утеют палить каменья в этую байню! В байню не попадают, да вот колют, да всё мимо вот так.
А разок сижу — открыли дверь. А я вот коло двери была. Господи помилуй, что ж это такое! Ладно я на полок залезла, так повыше дак {полок называетца в бане). На полок залезла — от против меня написали, прямо мне-ко на голову потекло! Ну ланно... До чего мы были вынуждены — бросили лён чесать. Выжили с вечера нас с байни.
А татенька-то все ругался. Он Воскресную молитву знал, пришёл молитву читать. Тольки на полок-то залез молитву-то читать — как утеют опять камешками-то в баню! В эту баню как утеють палить! Так мы и ушли.
Вот это было, доченька, это правда было. Да, от Воскресную молитву читайте, да вот он уйдет. Так и уйдет — от прочитаешь святое. И так и выжили, и бросили байню топить. С ружьем просидел сосед:
— Покараулю, — говорит, — кто это!
Так не мог увидеть! Это домовой, только был домовой. Это от были случаи.

***

М. В, Быстрова [мать]:
— В байнях?! Как же! Ету, родиху-то, бувало, привядуть, а ён, шишок, как камнем оттуль, с каменки, гаарнет, что не полюбитца ена яму! От такия дяла!
С. И. Быстров [сын]:
— А вот вы знаити что? От я вам что скажу... От вы мне самое поверити! От вы попробуйти никого не брать — в байню в двянадцать часов ночи сходите. Вы самы убедитеся... Только не бярите никого. Ну, от дотом узнаити!
М. В. Быстрова:
— От и увидишь етых рябят! С. И. Быстрое:
— Да, если хошь ты их посмотреть!
(Соб.: Там шишки, да?) С. В. Быстров:
— Когда сходишь — узнаишь, шишки там иль не шишки. М. В. Быстрова:
— Так-то когды попоздней моешься: «щолк, щолк, щолк!» Ужо да защолкають.
(Соб.: Не нравится, что поздно моются?) С. И. Быстров:
— А не знаю, понравитца — не понравитца... Может, вы понравитесь! От сходите, попробуйте!
(Соб.: А зачем защелкают?) С. И. Быстров:
— А чаго защолкають? Всё,оны уже пошли гулять, а ты там полошишься, им мяшаишь. Ну от оны там табе дадуть!
М. В. Быстрова:
— Камнем в лоб!
С. И. Быстров:
— От и убедитеся. От вы и записываити такую штуку и проверити — точно.
М. В. Быстрова:
— Оны и в гармонь научать хорошо играть. Тольки надо во время иттить. Да. В ихнее. А и днём или хоть там играй скольки хочешь... А ты поди вот в двянадцать часов ночи сыграй — оны научать, как играть. А так играй ты хоть до двянадцать часов ночи, хоть бы что. Так до половины двянадцатого, примерно, делай там, что хошь. Да, есь, есь, есь...

***

Пришёл отец с работы, пошли они вечером, уже часов в одиннадцать ночи, в баню. Ну вот. Он стал мыться. А мама села на порог.
Входит большая собака — и палка в зубах! И палка в зубах большая-большая. Мама говорит:
— Уйди сейчас же!
Стала молитву читать. Незнакомая болыпонная собака. Неизвестно, откуда она появилась. Отец только кальсоны надел — и побежали домой. Так пошли, он и не домылся.
А вот сказали, что это вот банники.

***

Потом рассказывала мама, как в баню ей... Значить, говорить:
— Иду мимо бани, кричать мяня: «Мань, иди мойся!» Мать ей кричала, звала в баню, голая выскочила:
— Заходи, чаго ты не идешь?
Она только свела вечаром в поле лошадь. Идёть обратно вечаром, выскакиваеть мать, кричить:
— Заходи, Мань, в баню мытца! Она говорить:
— Я, маменька, щас (ведь раньше маменька называли), я щас приду!
Приходить домой — все дома! Ой лихонько мое! Приходить домой — мать дома. Она испугалась:
— Маменька, ты ж мяня щас в баню кричала!
— Да ты что, — говорить, — в бане никого и нету. Христос с тобой!
— Ну как же, ты выскочила голая, кричишь мяня: «Иди мойся!»
Мать говорить:
— Что ты, Христос с тобой, перекрястись, — говорить, — никого в бане у нас нет. Мы сегодня баню и не топили!
— Ну, — говорить, — зашла б я, не знаю, что б было!

***

А ещё тоже и слышала такой рассказ. В гармонь от хочеть кто научитца, в гармошку-то играть. Но не научитца.
И кто-то научил, что ходи по ночам в баню играть, учитца. И научишься. Ну ён, парень, может быть, и у колдуна спрашивал, уж ня так-то...
Ён пошёл. Стал ходить в байню учитца играть. И, наверно, шишок там был — поэтому что знаю, что вот такой рассказ, что ён и говорить [парень]:
— А что мне тябе платить за ето, что ты меня научил играть в гармонь?
— А я, — говорить, — стану раком, а ты мяня вдарь ногой в жопу. И все.
Видишь. Шишок раком встал — етот и вправду, дурак, согласился, который учился-то. Вдарил яго ногой, сябе ногу и выбил. А ето каменка! Шишок яго и заставил в каменку бить ногой, чтобы... вот так и был кривой!
А в гармонь-то всё-таки научился, правда, играть. Знаити, ето вот шишки больше от в бани. Зато и говорить, что в бани ничаго няльзя.

***

Парень в гармошку учился. От яму скажут:
— Ты так не научишься в гармонь играть!
А правда, яму никак, у няго слуху не было, никак не давалося яму!
— Иди, — говорят, — в байню, от там в байне точно научишься! Ну, он и пошумел. Играет-играет все на гармошке, играет-играет. Ну и вкатываетца яму парень там или мужчина, хто...
— Что ж, — говорит — так не научишься играть. Я тябя научу играть! Знаишь что: от когда ты научишься играть, то ногой вдарь по каменки!
Малец по каменки ударил... Играть, правда, научился хорошо. Очень хорошо научился играть. А без ноги остался! Ногу сломал!
Вместе гулять ходили. Да! Вместе гулять ходили. Как бы я вру! <...> Там дяревня недаляко. Ногу и сломал. На протезе и ходил. От так. От такое бываит.

***

Пошёл мужик топить ригу. Лёг у порога следить, ну, и не перекрестился. И вдруг слышит: идут!
Открывается дверь. Входят мужчина и женщина. Мужчина говорит:
— Тихо, здесь раб Божий лежит!
И прошли дальше. Мужик встал, помешал в печке.