Жизнеописание преподобного отца нашего Серафима Саровского чудотворца.

Жизнеописание преподобного отца нашего Серафима Саровского чудотворца.

Святой Серафим родился в городе Курске с 19 на 20 июля 1759 года. Ребенка нарекли Прохором в честь одного из 70 апостолов и 7 диаконов. Его родители, Исидор и Агафия Мошнины, принадлежали к купеческому сословию. Исидор Мошнин имел свои кирпичные заводы и занимался в качестве подрядчика строительством каменных зданий.


Увеличить это изображение



Незадолго перед смертью он взялся построить по чертежу зодчего Растрелли новый каменный храм во имя преподобного Сергия, который как раз в год кончины преподобного Серафима стал Кафедральным собором Курской епархии. Когда нижняя церковь храма с престолом во имя святого Сергия была готова, отец тяжело заболел. Передав все состояние в руки супруги, Исидор Мошнин завещал ей завершить возведение храма, что она и исполнила.

Когда Прохору исполнилось семь лет, мать его Агафия, осматривая строение Курской Сергиевской церкви, взяла мальчика с собою на колокольню. Отстав от матери, Прохор сорвался с самого верха звонницы и упал на землю. Вне себя от горя Агафия сбежала с колокольни, ожидая увидеть сына разбившимся насмерть, но, к великому изумлению и радости, нашла его целым и невредимым.

Три года спустя он тяжело заболел, на выздоровление не оставалось надежд. Врачи отказались лечить его. В это время Прохору во сне явилась Пресвятая Богородица, обещая исцелить его. Мальчик тотчас проснулся и пересказал увиденное матери. На следующий день праздновалось прославление иконы Знамения Божьей Матери. По улице, где стоял дом вдовы Мошниной, двигался крестный ход. Ночью прошел дождь, и, чтобы избежать глубоких луж и грязи, крестный ход с чудотворным образом направился на соседнюю, мощеную улицу и избрал себе путь как раз через двор вдовы Мошниной.


Увидев входящих во двор с молитвенным пением на устах людей, а затем прямо под окнами чудотворную икону, несчастная мать подхватила умирающего Прохора на руки, спустилась с ним с крыльца и поднесла мальчика под осенение Матери Божьей. С этого часа Прохор начал быстро поправляться и вскоре исцелился; так исполнилось обещание Царицы Небесной.

Выучившись грамоте, Прохор полюбил чтение Священного Писания и душеполезных книг. Старший брат его, Алексей, занимался в Курске торговлей. Прохор также приучался к потомственному занятию в отцовской лавке. Он вставал раньше всех в доме и после домашней молитвы спешил в церковь к утреннему богослужению, а оттуда сразу отправлялся помогать брату.

В то время жил в Курске некий, всеми почитаемый, юродивый. Прохор всем сердцем прилепился к нему. Юродивый также возлюбил отрока и часто беседовал с ним о благочестии и уединенной жизни, какую и сам вел среди горожан. Вскоре Прохор стал размышлять о монастырской жизни и наконец спросил у матери совета, не пойти ли ему в монастырь. Мать не только не испугалась его слов, не только не рассердилась, но с великой радостью восприняла эти слова. Агафия решила отпустить младшего сына: ведь с ней оставался старший сын, приумноживший отцовское достояние и отличавшийся несомненно большей склонностью к мирским занятиям, нежели Прохор. Прощаясь с сыном, Агафия благословила его медным крестом. Взяв с собою простой этот крест, Прохор сохранил его до конца дней своих, нося открыто на груди.

Добрая слава о подвижнической жизни иноков Саровской пустыни, расположенной неподалеку от Арзамаса, где и настоятелем был курский уроженец игумен Пахомий, влекла Прохора к этому монастырю. Однако он решил идти прежде в Киев, чтобы в Печерской лавре получить отеческое наставление. Ему хотелось поклониться святым мощам Антония и Феодосия Печерских, первоначальников иночества на Руси.


Придя в Киев и обойдя многих монахов, Прохор услышал, что невдалеке от лавры живет в затворе схимник по имени Досифей, имеющий дар прозорливости. Прийдя к нему, Прохор попросил у него отеческого совета. Старец Досифей благословил юношу, а в заключение сказал: «Гряди, чадо, в Саровскую обитель, место сие будет тебе во спасение, там и окончишь ты земное свое странствование». Беседа блаженного старца утвердила Прохора, и он отправился в путь.

Общежительная Саровская пустынь была основана в 1706 году иеросхимонахом Иоанном, известным своими монашескими подвигами. Прохор Мошнин прибыл сюда 20 ноября 1778 года, накануне праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Строитель монастыря, старец Пахомий, с любовью принял юношу, определил его в число послушников. Первое послушание Прохор проходил под руководством монастырского казначея отца Иосифа. Он с точностью и глубоким смиренномудрием исполнял все указания старца, служа с любовью.

Такое поведение не могло не обратить на Прохора внимание всех и приобрело ему расположение старцев Иосифа и Пахомия, коих он почитал как первых учителей своих и поминал до конца жизни. Тогда стали назначать Прохору кроме келейного и иные общежительные послушания: в пекарне, в столярной мастерской. Позже он был назначен будилыциком в обители: поднимал братию на рассвете к богослужению.

Года через два послушник Прохор тяжело заболел. Сначала думали, что он страдал водянкою: тело распухло, невозможно было двинуть ни рукой, ни ногой. В течение трех лет болезнь мучила его, полтора года Прохор провел в постели. Часто в тот период вспоминались слова Киево-Печерского схимника Досифея, предрекшего ему кончину в стенах Саровской обители. В эти месяцы открылось, как все в обители уважали и жалели молодого послушника; отец Иосиф часто сам служил у одра его. По просьбе болящего и по собственному усердию отслужил старец о здравии Прохора всенощное бдение и Божественную литургию, за которой больной был исповедан и причастился Святых Тайн.

В тот миг, когда отец Иосиф приблизился к нему со Святыми Дарами, в правом боку Прохора открылась продолговатая рана. Сквозь нее стала истекать водянистая жидкость, причинявшая ему столько страданий. Лишь на склоне дней отец Серафим рассказал ученикам, что в ту минуту ему предстала Матерь Божия с апостолом Иоанном Богословом и апостолом Петром и, указав на страждущего, сказала: «Сей нашего рода», а затем возложила руку на голову страдальца. Таким чудесным образом был вторично избавлен от смертельного недуга.

Прошло восемь лет со дня поступления Прохора в Саровскую пустынь. 13 августа 1786 года совершено было пострижение его в монашеский чин, при котором он получил новое имя Серафим, то есть, в переводе на русский, — Пламенный.

В том же году монах Серафим посвящен был в сан иеродиакона. Обязанности иеродиакона отец Серафим, храня чистоту души и тела, исполнял в течение семи лет. Иногда во время богослужения он видел в алтаре близ Престола облаченных в священнические одежды ангелов, сослужащих и поющих с братией. «Сердце мое, — вспоминал старец, — как воск, таяло от неизреченной радости такого лицезрения, и не помнил я ничего, что было со мною, а только помнил, как я входил в церковь и как после служения выходил из нее».

Рассказал он одному из собеседников незадолго пред кончиною и о таком его видении в бытность иеродиаконом:

«Случилось мне служить с отцом Пахомием и казначеем Иосифом во Святый Великий Четверг. Божественная Литургия началась в два часа пополудни, и по обыкновению — вечернею. После малого выхода и паремий возгласил я, убогий, у Святого Престола: «Господи, спаси благочестивыя и услышины», — и, вошедши в Царские врата, навел на предстоящих орарем 6 и возгласил: «И во веки веков». Тут озарил меня свет, как луч солнечный. Обратив глаза на сияние, я увидел Господа Бога нашего Иисуса Христа во образе человеческом, во славе, сияющего светлее солнца неизреченным светом и окруженного, как бы роем пчел, небесными силами: ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат Он шел по воздуху, остановился против амвона и, воздвигши Свои руки, благословил молящихся. Затем Он вступил в икону, что близ Царских врат. Сердце мое возрадовалось тогда чисто, просветленно, в сладости любви ко Господу...»

От сего видения отец Серафим точно замер: не мог ни слова сказать, ни с места ступить. Многие это заметили, но, конечно, никто не понимал причины такого явления. Отца Серафима под руки ввели в алтарь, где он недвижно простоял до окончания богослужения. Он поспешил поведать о своем видении двум старцам — отцам Пахомию и Иосифу. Опытные в духовной жизни, они выслушали его и внушили ему, чтобы он не гордился.

После семи лет служения иеродиаконом отец Серафим был рукоположен во иеромонаха.

В этом сане он в течение долгих лет и продолжал священнослужение с удвоенной ревностью и любовью. Росла в нем проявлявшаяся еще в детстве потребность к уединенной жизни. Отец Серафим знал, что многие иноки, не довольствуясь общежительством, живут в лесу, в построенных ими уединенных кельях. Еще в начале пребывания в обители он получил от старцев благословение удаляться в лес для сокровенной молитвы. В своей келийке в лесу отец Серафим проводил почти половину своего времени. Став иеромонахом, он думал о том, чтобы совсем удалиться в пустынь. Пустынническая жизнь влекла его.

Сославшись на болезнь ног, лишившей его возможности совершать богослужения, он попросил у настоятеля разрешения удалиться в пустынь. Прозорливый старец дал ему отеческое благословение — как оказалось, последнее, полученное от него отцом Серафимом. Строитель Пахомий готовился к смерти, которая не замедлила вскоре прийти; на место его был назначен достойный преемник — старец отец Исайя. С его благословения, оплакав преставившегося ко Господу наставника и друга, иеромонах Серафим удалился на жительство в пустынную келию. Совершилось это 20 ноября 1794 года — ровно шестнадцать лет спустя после прихода отца Серафима в Саровскую обитель. Удивительнее всего, что в это самое время в далекой Молдавии почил старец Паисий Величковский, сделавший так много для возрождения монашества в России и связанный духовно с Саровской обителью.

Келия, в которой поселился отец Серафим, находилась в густом сосновом лесу, на берегу речки Саровки, верстах в пяти от монастыря. Это был маленький домик из одной комнатки с печкой и небольших сеней. Вокруг келий отец Серафим разбил огород, вскоре был заведен и пчельник. Холм, на котором стояла келия преподобного, находился в соседстве с двумя другими возвышениями, где также обитали в уединении, на расстоянии одной или двух верст друг от друга, отшельники Саровские. Место их поселения напоминало святую гору Афон, поэтому отец Серафим назвал свой пустынный холм «Горою Афонскою». Дал он в память святых мест названия излюбленным местам в окрестностях холма. Были там и Вифлеем, и река Иордан, и Гефсиманский сад, и Голгофа, и Вертоград, — словом, все так или иначе, связанное с земной жизнью и крестными страданиями Спасителя нашего Иисуса Христа.

В это время своего подвижничества отец Серафим носил одну и ту же простую одежду: на голове — поношенную камилавку, на теле — балахон из белого полотна, руки — в кожаных рукавицах, на ногах — кожаные бахилы, вроде чулок, поверх которых старец надевал лапти. На груди его всегда висел тот самый крест, которым некогда благословила его матушка, а через плечо — холщовая сумка, в которой подвижник держал при себе Евангелие.

В холодную пору старец заготавливал дрова, летом же возделывал огород, удобряя землю мохом, собранным на болотах. Имея хорошую память, он выучил наизусть множество церковных песнопений, которые распевал во время трудов. Случалось видеть его в огороде или на пчельнике, когда он, прервав работу, останавливался как вкопанный, лопата выпадала из рук: всей душою старец погружался в молитву. Никто не осмеливался нарушить тишины. Если же вне келий старец встречал в лесу кого-либо, то смиренно кланялся встречному и, не вступая в беседу, удалялся прочь. «От молчания еще никто не раскаивался», — говорил он впоследствии духовным чадам.

Видя усердное подвижничество преподобного, диавол, исконный враг всякого добра, вооружался против него и разными искушениями пытался напугать отца Серафима, чтобы заставить его покинуть лес. Однажды во время молитвы старец услышал звериный рев под окном, затем точно толпа народа начала с криками ломать дверь келий, выбили косяки и швырнули к ногам отшельника громадный комель дерева, который потом с трудом смогли вытащить восемь человек. По ночам, во время молитвы, старцу иногда казалось, что келия его разваливается и к нему рвутся страшные чудовища. Часто вдруг среди келий являлся гроб, из которого вставал мертвец. Старец не поддавался и только усерднее молился.

В лесу, на полпути от келий к монастырю, лежал необыкновенной величины камень. Вспомнив о трудном подвиге святых отцов, преподобный на исполинском камне, скрытно ото всех, по ночам, стоя на коленях и воздевая руки, молился: «Боже, милостив буди ми грешному». Эта молитва продолжалась тысячу суток, и лишь нестерпимые боли в ногах принудили старца оставить подвиг столпничества.

Незадолго до кончины старец поведал об этом подвиге некоторым ученикам. Один из слушателей в изумлении воскликнул, что это — свыше сил человеческих. Отец Серафим с улыбкою заметил: «Симеон Столпник сорок семь лет провел в этом подвиге, разве мои труды похожи ли хоть отчасти на его?» Монах спросил: «В этом подвиге конечно же ощутительна была помощь Божия?» — «Да, — отвечал старец. — Коли в сердце есть умиление, то и Бог бывает с нами!»

Как-то раз, спустя лет десять после начала пустынножительства отца Серафима, к его домику подошли три человека. Старец рубил дрова в лесу. Приступив к нему, крестьяне стали требовать у него денег, говоря: «К тебе ведь ходят мирские люди». Старец кротко объяснял: «Я ни у кого ничего не беру, и приходящие ко мне это знают». Тогда крестьяне кинулись на него. Обладая недюжинной силой и впридачу будучи вооружен топором, он, без сомнения, смог бы отбиться.

Но, вспомнив слова Спасителя: «Все взявшие меч, от меча и погибнут», спокойно преклонил колена, опустил на землю топор, скрестил руки на груди и сказал злодеям: «Делайте, что вам надобно». Один из злодеев подхватил с земли топор и ударил обухом старца по голове, так что у него изо рта и ушей хлынула кровь, и он без чувств упал ниц. Разбойники потащили старца к келий, избивая его. Увидев же, что он точно мертвый, бросили тело и ринулись в домик, надеясь найти там несметные богатства. В убогом жилище они все перебрали, пересмотрели, переколотили, разобрали печь, вскрыли пол — но ничего не нашли. Видели только святую икону Божьей Матери, да еще попалось им несколько картофелин.

Тогда неизъяснимый страх напал на крестьян, и они убежали. Старец меж тем очнулся и, проведши ночь в келий, на другой день еле-еле дошел до обители, как раз во время Божественной литургии. Вид его был ужасен. Братия спрашивали, что с ним случилось, старец ничего не отвечал, только просил пригласить к себе монастырского духовника и настоятеля. Им одним он рассказал все происшедшее.

Из-за этого несчастья отец Серафим вынужден был остаться в монастыре. Он с глубокой признательностью благодарил за попечение братии о себе, равно как и за усердие лечивших его врачей, призванных по сему случаю в обитель. В один из дней состоялся врачебный консилиум у постели больного. В ожидании настоятеля врачи советовались о лечении старца. Вдруг оповестили: «Отец настоятель идет!» — и в эту же самую минуту старец на краткое время уснул.

Он увидел Пречистую Деву в царских одеждах и сияющей порфире, окруженной славою и. Как и впервые, много лет назад, при смертельной болезни, видел он, как за Пресвятой Богородицей шли апостолы Иоанн и Петр; и вновь, как и тогда, указав перстом в сторону больного, Матерь Божия сказала, обращаясь равно к апостолам и ко всем, кто был в тот час в комнате: «Сей нашего рода».

Отец Серафим очнулся — ив тот же миг в его комнату вошел настоятель. К удивлению всех, больной, после стольких забот о нем, попросил не употреблять никакого лечения и предоставить его жизнь всецело Спасителю и Матери Божией — истинным и верным Врачам душ и телес наших. Настоятель согласился, и все, дивясь его крепости веры и терпению, вышли из комнаты. И чудное дело: он тотчас успокоился, а через несколько часов встал с постели. Вскоре начал понемногу ходить по келий, вечером подкрепился пищею. Из-за болезни старец провел в монастыре пять месяцев; когда же выздоровел, попросил настоятеля, отца Исайю, снова отпустить его в пустынь. Как ни велико было желание настоятеля и братии удержать отца Серафима, они уступили ему.

В 1806 году отец Исайя по старости лет уволился и, сложив с себя обязанности настоятеля, удалился на покой. Жребий пал на отца Серафима. Однако старец умолял братию не уговаривать его, а советовал избрать настоятелем тогдашнего казначея, отца Нифонта. Старец Исайя прожил еще год. Он не мог ходить пешком к отцу Серафиму, и братия обители возили бывшего своего настоятеля в пустынь на тележке. Отец Серафим радостно встречал и подолгу беседовал со своим духовным отцом. Кончина отца Исайи глубоко поразила отца Серафима.

Если к нему в пустынь приходили посетители — он не выходил. Случалось ли самому встретить кого в лесной чащобе — он падал лицом на землю и до тех пор не подымался, пока встретившийся не проходил мимо. На третьем году молчальничества он перестал посещать и обитель, даже по воскресным и праздничным дням. Один брат носил ему в пустынь пищу, особенно в зимнее время, когда у старца не было своих съестных запасов.

Входя в сени, брат, как заведено, произносил молитву, старец же, сказав про себя «Аминь», отворял дверь. Сложив руки на груди, он стоял на пороге келий безмолвно и недвижно: ни благословит пришедшего, ни даже взглянет на него. А тот, помолившись по обычаю, поклонившись старцу в ноги, полагал принесенную нехитрую снедь на лоток, на столе в сенях, и опять возвращался в монастырь.

Так продолжалось три года. «Когда мы в молчании пребываем, — объяснял это состояние старец многие годы спустя, — наш враг диавол ничего не успевает относительно потаенного сердца человека: сие же должно разуметь о молчании в разуме. Оно рождает в душе разные плоды духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость: действие сей последней в нашем сердце можно уподобить тихой воде Силоамской, которая течет без шума и звука, как говорит о ней пророк Исайя... Плодом молчания бывает мир души. Молчание приближает человека к Богу и делает его как бы земным ангелом...»

Некоторые из монахов обители укоряли его: зачем он уединяется и немотствует, когда бы, пребывая с ними, мог назидать их словом и примером. Вспоминая об этих днях, старец прибегал к поучениям святых отцов: «Возлюби праздность безмолвия более, чем насыщение алчущих в мире, сказал святой Исаак Сирин. И святитель Григорий Богослов рек: прекрасно богословствовать для Бога, но лучше, если человек очищает душу свою для Бога!»

Настоятель, отец Нифонт, беспокоился, как бы отшельничество старца Серафима, переставшего приходить по воскресеньям в обитель для причащения за литургией Святых Тайн, не ввергло кого-нибудь в соблазн. Отец Нифонт созвал монастырский собор из старших иеромонахов и предложил вопрос о причащении отца Серафима. Собор решил: предложить отцу Серафиму, чтобы он, буде здрав и крепок ногами, приходил по-прежнему в монастырь по воскресным и праздничным дням к литургии, или, если ноги ему не служат и силы не позволяют, перешел жительствовать в монастырскую келию. Послали к нему брата, который обычно приносил старцу пищу. Отец Серафим, выслушав, отпустил его, как обычно, не сказав ни слова. Спустя неделю брат вновь передал отцу Серафиму решение монастырского собора. Тогда старец, впервые благословив его, вместе с ним отправился пешком в обитель.

После пятнадцатилетнего пребывания в пустыни отец Серафим, не заходя в свою келию, отправился прямо в больницу. Когда ударили в колокол, он явился на всенощное бдение в храм Успения Богородицы. На другой день, в праздник Святителя и Чудотворца Николая, отец Серафим пришел в больничную церковь к ранней литургии, за которой причастился Святых Тайн. По выходе же из церкви направился в. келию отца Нифонта и, получив от него благословение, поселился в прежней своей келий. К себе никого не впускал, сам никуда не выходил и не произносил ни слова.

В келий имелось лишь самое необходимое. Икона, пред которой всегда горела лампада, и обрубок пня, заменявший стул. На груди, под рубашкою, он носил на веревке пятивершковый железный крест, который назывался «веригами», скорее из-за его размеров. Но, собственно, вериг, как и власяницы, старец не носил. «Кто нас оскорбит словом или делом, а мы эти обиды снесем по-евангельски, — вот нам и вериги наши, вот и власяница, — говаривал старец. — Правда, многие из святых отцов носили и власяницу и железные вериги, но они делали это из любви Божией, для совершенного умерщвления плоти и страстей и для покорения их духу„. Мы же — еще младенцы, и страсти царствуют в нашем теле и противятся воле и закону Божию. Так что же будет в том, если мы наденем вериги, а будем спать, пить и есть, сколько душе хочется?»

Одежда на отце Серафиме была та же самая, что и в пустыни; питанием служили вода да рубленая белая капуста и толокно. Воду и пищу ему доставлял отец Павел, живущий по соседству. Постучавши в келию к старцу, он оставлял принесенное на пороге; затворник, накрывшись с головою куском полотна, преклонял колена и принимал таким образом пищу. В затворе, как и в пустыни, он постоянно совершал свое молитвенное правило и все ежедневные службы; в течение недели он прочитывал все Евангелия по порядку и деяния св. Апостолов.

В течение всех лет затвора отец Серафим каждое воскресенье, исполняя постановление монастырского собора, причащался Святых Тайн, приносимых прямо ему в келию из больничной церкви после ранней литургии. Чтобы ни на час не забывать о Страшном Суде, он велел сделать гроб и поставил его в сенях келий: здесь он часто со слезами молился, готовясь к исходу.

После пяти лет затвора старец решился ослабить его. Примерно с 1815 года дверь была постоянно открыта для всех, каждый мог его видеть, некоторые предлагали ему разные вопросы, но старец ответов никому не давал. Так прошло еще около года; наконец и печать молчания была снята. Случилось это таким промыслительным образом. Как-то приехала в Саров благочестивая чета, имевшая намерения помолиться в обители, а также испросить у святого старца благословения. Как старец узнал о их прибытии, неизвестно, только, не дожидаясь, когда они подойдут ко двери его келий, сам поспешил им навстречу. Благословил и, ко всеобщему изумлению, ласково заговорил с ними. Со следующего дня начали приходить к нему братия и миряне, и никому отец Серафим не отказывал в беседе и наставлении.

Жизнь его приняла новое направление: если прежде он заботился о спасении своей души, а забота о ближних состояла в горячих молитвах за весь мир, то теперь настала пора посвятить себя подвигу душеспасительного назидания паломников.

Вот молитвенное правило, которое преподобный Серафим дал тем, кто обременен домашними делами или иными заботами: «Восставши от сна, встав пред святыми иконами, прочитать надлежит молитву Господню: «Отче наш» — трижды, в честь Пресвятой Троицы; затем — Песнь Богородице: «Богородице Дево радуйся» — также трижды; и наконец — Символ Веры: «Верую во Единого Бога» — единожды. Во время же работы дома или в пути пусть каждый из вас читает тихо или про себя: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», или кратко: «Господи, помилуй». От обеда до ужина: «Пресвятая Богородица, спаси мя грешного». Наконец, отходя ко сну, опять прочитайте утреннее правило, после чего, оградив себя крестным знамением, спите с миром...»

Поясняя достоинства этого правила, отец Серафим говорил: «Держась его, можно достигнуть меры христианского совершенства: означенные три молитвы — основание христианской жизни. Первая — дана Самим Господом, она есть Его заповедание нам и образец всех молитв. Вторая — принесена с неба Архангелом Гавриилом в приветствие Девы Марии. Символ же — вкратце содержит в себе все спасительные положения православной веры».

К нему приходило много знатных и совсем простых людей, прося у него не только советов, но и помощи. Супруга управляющего селом Елизарьевым Ардатовского уезда рассказывала, как муж ее жестоко занемог и, зная ее преданность отцу Серафиму, послал просить его святых молитв. Женщина по прибытии в Саров узнала, что батюшка никого не принимает. Она, уже не надеясь ни на что, стояла в толпе других богомольцев, желающих видеть старца, как вдруг дверь его келий отворилась — и преподобный, став на пороге, не обращая внимания на толпу, обратился прямо к ней: «Дочь Агриппина, иди ко мне скорее».

Когда она, пробравшись в толпе, подошла к старцу, он, предупреждая какие-либо слова ее, дал ей святой воды, антидора, благословенного вина и несколько сухарей и, благословив, сказал: «Вот, скорее вези это мужу». Потом, взяв ее руку, положил к себе на плечо и, дав осязать веревки, на которых висел тяжелый железный крест, ласково сказал: «Дочь моя, сперва тяжело носить это, ачныне уже не в тягость. Спеши к мужу и помни мою тягость. Прощай». Благословив ее, он опять удалился к себе, ни с кем не вступив в разговор. Жена устремилась домой и по приезде нашла супруга при смерти, он уже потерял дар речи и впадал в беспамятство.

Едва она дала ему вина с антидором, а затем — святой воды, присланных отцом Серафимом, больной открыл глаза и с кроткой улыбкою внятно сказал: «Прости меня, отче, в последний раз получаю от тебя благословение». Подозвав детей, он благословил каждого, затем — супругу и мирно отошел ко Господу.

Княгиня Колончакова рассказывала о прозорливости старца. Брат ее, военный, не извещал о себе более четырех лет. Приехав в Саровскую пустынь, она решила спросить у иеромонаха Серафима, о котором слышала много дивного, что ей предпринять. Еще не успела она принять благословение старца, поприветствовав его у порога келий, где он жил, как услышала тихие и ласковые слова: «Не горюй много, ибо во всяком роде есть траур». Княгиня сильно удивилась услышанному и начала рассказывать о брате, пропавшем без вести, но тот, выслушав ее до конца, ответил: «Вот и не могу тебе не сказать, чтоб поминала брата за упокой». Вскоре она получила из полка, где служил брат, извещение о том, что его уже нет на свете.

Один крестьянин, у которого пропала лошадь — единственная кормилица его большого семейства, прибежал в обитель в совершенном отчаянии и, бросившись в ноги отцу Серафиму, горько плакал: «Батюшка, я теперь совсем нищий, не знаю, что скажу дома!» Отец Серафим взял в руки его голову и, ласково приложив к своей, тихо сказал: «Огради себя молчанием, — подвижник-молчальник, он часто советовал это приходящим к нему в скорбях, — с верою поспеши в соседнее село. Там свороти с дороги вправо, пройди задами четыре дома; увидишь калиточку — войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и веди ее так же молча домой».

Принимая у себя всех, старец, однако же, никуда из келий не выходил и, снявши с себя печать молчания, не оставил затвора. Так прошло еще пятнадцать лет. Наконец он решился выйти из затвора и, не покидая монастыря, посещать свою пустынь и трудиться в ней для спасения себя и ближних.

Старец посещал иногда прежнюю свою ке-лию в так называемой «дальней пустыни» и молился в ней. Как-то в декабре 1825 года пришли к нему две жившие тогда в монастырской гостинице сестры Дивеевской женской обители. Едва ударили к заутрене, отец Серафим направился в лес и велел монахиням Параскеве и Марии идти с ним. Дорогою они миновали источник, именуемый «Богословский», а впоследствии названный «Серафимовым». Батюшка сказал сопровождавшим сестрам, что сам источник им был не раз обустроен и вычищен. Наконец пришли в дальнюю пустынь. Здесь преподобный, встав пред Распятием, которое висело на стене, сестер поставил по правую и по левую руку от себя, подал им по зажженной свече и около часа молился. Погасили свечи, молча вышли из келий и дотемна занимались чисткою погреба близ келий; затем вернулись в обитель. Спустя годы сестры Мария и Параскева догадывались, что батюшка Серафим в дальней пустыни молился вместе с ними о Дивеевской женской обители.

Дивеевская община, располагавшаяся в двенадцати верстах от Сарова, в те дни насчитывала около сорока сестер. Попечительство о ней оказывали покойные старцы Пахомий и Исайя, теперь же, по обещанию, данному своим духовным наставникам, близкое участие в ней принимал преподобный Серафим. Многие из сестер обители направлялись туда по его благословению. По совету старца она была вскоре разделена на две части.

9 декабря 1826 года, спустя ровно год после памятной молитвы старца, были впервые привезены на лошадях бревна к месту, избранному отцом Серафимом для нового поселения сестер Дивеевских. Следующей весною начали строить мельницу, а 7 июля, накануне празднования иконы Казанской Божией Матери, мельница уже работала. Старец сам отобрал сестер из Дивеевской общины.

Старица Дивеевской обители матушка Матрона рассказывала о следующем чудесном обстоятельстве: вскоре после пострига она, по слабости здоровья и вражескому искушению, пришла в такое смущение и уныние, что решила тихо бежать из обители, без благословения и спросу. Без сомнения, говорила она, отец Серафим провидел ее помысел, потому что вдруг прислал за нею.

Исполняя это приказание, она отправилась в Саров и всю дорогу проплакала. Пришедши к келий преподобного, она сотворила, по обычаю, молитву, а старец, сказав: «Аминь», встретил ее на пороге. Взяв ее за обе руки, он подвел Матрону к иконе Матери Божией Умиление со словами: «Царица Небесная утешит тебя». Приложившись к иконе, Матрона почувствовала необыкновенную радость — утомление и болезненность точно рукой сняло. «Теперь, — сказал отец Серафим, — иди в гостиницу, а завтра приди меня навестить в дальнюю пустынь». — «Батюшка, — возразила молодая черница, — я боюсь идти одна через лес». — «А ты, матушка, — с улыбкою отвечал преподобный, — иди, иди, а сама во весь голос читай: «Господи помилуй». — И сам несколько раз пропел молитвенное прошение.

Наутро, положив полсотни поклонов, как велел старец, мать Матрона отправилась в путь. Шла она легко и скоро достигла дальней пустыни старца; однако здесь ожидало ее сильное потрясение. Старец сидел на колоде перед келией и кормил хлебом медведя. «Я так и обмерла, — рассказывала старица Матрона своим сестрам, — и, в голос закричав: «Батюшка, смерть моя!», без чувств упала. Отец Серафим, услышав мой голос, легонько ударил медведя и махнул ему рукою. Медведь, как разумный, тотчас пошел в ту сторону, куда ему махнул отец Серафим, в густой лес...»

Сам же старец, подойдя к лежащей на земле, сказал: «Нет, матушка, это не смерть; смерть от тебя далеко; а это — радость» — и, подняв ее и поставив на ноги, повел К келий. Не успели они присесть, как медведь вновь вышел из чащи, подошел к преподобному и лег у самых ног. Мать Матрона поначалу испытывала прежний трепет, но, видя, как отец Серафим обращается с лютым зверем, точно с кроткой овечкой, помалу пришла в себя. Особенно запомнилось ей тогда лицо преподобного: «Было оно радостно и светло, как у ангела». Видя монахиню успокоившейся и даже рискнувшей покормить медведя хлебом из сумы старца, преподобный сказал ей: «Помнишь ли, у преподобного Герасима 18 на Иордане лев служил, а у убогого Серафима медведь служит. Вот, матушка, и звери нас слушают, а ты унываешь! А о чем нам унывать?»

Тогда мать Матрона в простоте сказала: «Батюшка, а если его увидят сестры? Они ведь умрут от страха!» — «Нет, — отвечал старец Божий, — сестры его не увидят». — «А кто-нибудь другой если его увидит и заколет? Мне, батюшка, жаль его!» — «Нет, не заколет, кроме тебя, его никто не увидит». Молодая монахиня подумала, как рассказать сестрам об этом чуде, — и преподобный Серафим отвечал ей на эти ее мысли: «Никому, матушка, прежде одиннадцати лет после моей смерти не поверяй этого, а тогда воля Божия откроет, кому сказать». Так и вышло: ровно через одиннадцать лет, заповеданных старцем, матушка Матрона пришла к иконописцу Ефимию Васильеву и увидела, что тот рисует портрет батюшки Серафима, воскликнула: «Тут бы по всему прилично было написать отца-то Серафима с медведем!» — «Отчего же это?» — удивился Ефимий; и вот тогда она рассказала ему об этом дивном событии.

Как-то жительница Курской губернии, приведенная в крайнее отчаянье беспутством мужа, просила у отца Серафима благословения поступить в Дивеевскую общину. «Нет, матушка,— отвечал старец,— поживи пока с мужем, а когда он умрет, потрудись для своей церкви лет с десять просвирнею, тогда и мужа-то избавишь от муки». Опечаленная женщина упорствовала в просьбах: «Еще неизвестно, батюшка, кто из нас двоих раньше умрет». — «Нет, матушка,— покачал головою отец Серафим.— Муж твой годика через три умрет, а тебе еще Бог судит пожить...» Умерший через три года оставил после себя большой долг, который за него выплатила вдова и тем, надо полагать, избавила его от муки вечной. После сего она почти десять лет была просвирнею в двух церквах, проходя это послушание с усердием, а затем действительно вступила в Дивеевскую общину.

Крестьянская девочка, Нижегородской губернии, деревни Погибловой, на свадьбе своего брата внезапно упала. В течение двух лет она была совершенно недвижима, на Светлый Праздник Пасхи Христовой привезена была в Саров и подведена к келье отца Серафима, благословлявшего в тот час народ. Старец взял ее за руку, ввел в келию, возложил обе руки ей на голову, потом помазал ее елеем из лампады — и с тех пор она выздоровела. Когда ей исполнилось семнадцать лет, она поступила в Дивеевскую обитель.

До 1829 года живущие на мельнице сестры ходили к богослужению в храм Казанской Божией Матери. Но в том же году, 6 августа, на месте, указанном отцом Серафимом, освящен был престол во имя Рождества Христова, в верхнем этаже возведенной там новой каменной двухэтажной церкви; а год спустя — престол в нижней церкви, в честь Рождества Богородицы. Так преподобный Серафим способствовал молитвами и трудами становлению новой, особой, отдельной от Дивеевской общины, так называемой Серафимо-Дивеевской женской обители.

В монастыре старец оставался по воскресным и праздничным дням; в будни уходил в лес в ближнюю пустынь, возвращаясь в Саровскую обитель лишь для ночлега. Со дня окончания его затвора число посетителей постоянно увеличивалось. Ослабевшему старцу тяжело было принимать и выслушивать огромное количество людей.

Отец Серафим с самого начала поселения в ближней пустыни причащался Святых Тайн в своей келий, как и во время затвора. Некоторых это стало соблазнять: а причащается ли он вообще? Старец же просто избегал огромного числа посетителей, принять которых было ему не по силам. Однако же для предотвращения соблазна, от епархиального архиерея последовал указ, чтобы отец Серафим сам приходил в церковь для приобщения Святых Тайн. Услышав о распоряжении, старец принял решение епископа со смирением.

Те, кто видел старца, возвращающегося в воскресенье после Божественной литургии в свою келию, помнят, как он шел в мантии, епитрахили и поручах. Шествие его затруднялось и надолго растягивалось из-за обилия народа, окружавшего его. Но он все это время пути от храма до келий ни с кем не говорил, никого не благословлял. Лишь придя в келию, он принимал всех, благословлял, а страждущим предлагал душеспасительное слово.

Кто бы ни приходил к нему — бедняк или богач, в каком бы греховном состоянии ни находилась совесть пришедшего, он всех лобызал с умилением, всем кланялся до земли и, благословляя, сам целовал руки даже у непосвященных людей. «Радость моя! Сокровище мое! Христос воскрес!» — такими словами он приветствовал приходящих к нему. Никого не обличал жестокими укорами, ни на кого не возлагал тяжелого бремени. А если и говорил иным обличения, то кротко, растворяя слово свое смирением и любовию...

Приехал как-то в Саров полюбоваться окрестностями и монастырскими строениями заслуженный генерал. Он собрался было уезжать, удовлетворив охоту к посещению достопримечательностей, когда встреченный им в обители старый знакомец предложил зайти к старцу Серафиму. Надменный генерал с нежеланием уступил. Едва вступили они в келию, старец, выйдя к ним навстречу, поклонился генералу в ноги. Спутник его сразу вышел, а генерал остался для беседы с отцом Серафимом. Через полчаса он выведен был старцем из келий, как малое дитя: лицо его было залито слезами, он продолжал горько плакать.

На нем не было ни фуражки, ни орденов—их вынес следом отец Серафим. Придя в себя, генерал сказал, что он многое повидал, прошел всю Европу, но в первый раз столкнулся с таким смирением и кротостью и никогда не предполагал в ком-либо подобной прозорливости. Старец раскрыл пред ним всю его жизнь до тайных подробностей, а когда ордена, отшпилясь, упали с мундира, отец Серафим заметил: «Вот, ты носишь их незаслуженно».

У некоей женщины рождались дети, но все они умирали на первом году жизни. Бедная мать отправилась с последнею, только что рожденною дочерью, в Саровскую обитель. Когда она поднесла малютку к отцу Серафиму, прося помолиться о ней, святой подвижник положил руку на головку дитяти и с большой теплотою сказал несчастной матери: «Утешайтесь ею». И действительно, девочка осталась жива, меж тем как те, которые родились после нее, преставились во младенчестве.

Как-то пришла в Саров из Пензы благочестивая вдова диакона по имени Евдокия. Среди множества народа ожидала она старца подле крыльца. Отец Серафим, шедший из церкви, поднялся было на крыльцо и принялся благословлять по порядку всех стоящих близ него, но вдруг, обернувшись к Евдокии, воскликнул: «Поди сюда поскорее, Евдокия!» Изумленная тем, что святой отец назвал ее по имени, никогда прежде не видев в лицо, она поспешила к нему. Отец Серафим благословил ее, а затем дал кусочек антидора и сказал: «Тебе надобно поспешить домой, чтобы застать сына». Поспешив в Пензу, вдова в самом деле едва застала сына своего дома: в ее отсутствие начальство Пензенской духовной семинарии назначило сына студентом Киевской академии и намеревалось скорее отправить его в Киев.

Много сохранилось рассказов об исцелениях благодаря молитвам отца Серафима. В сентябре 1831 года прибыл в Саров помещик Симбирской и Нижегородской губерний господин Мотовилов, На следующий день и еще через день он беседовал со старцем в его келий и получил исцеление, в котором нуждался, так как был совершенно болен: страдал сильными ревматическими болями, расслаблением всего тела и многочисленными язвами. На третий день был привезен к отцу Серафиму в ближнюю его пустыньку. Пятеро человек поднесли несчастного к старцу, беседующему с народом на берегу речки Саровки.

«На просьбу мою помочь мне, — позже вспоминал в своих записках Мотовилов,— отец Серафим сказал: «Да ведь я не доктор; к докторам надобно относиться, когда хотят лечиться от болезней каких-нибудь»... На это больной говорил, что не видит никакой иной надежды на исцеление, кроме только лишь благодати Божией. Но будучи грешен и не имея дерзновения сам ко Господу, просит у отца Серафима его святых молитв. На это старец спросил: «А веруете ли вы в Господа Иисуса Христа, что Он есть Богочеловек, и в Пречистую Божию Матерь, что Она есть Приснодева?»

Получивши утвердительный ответ, старец спросил: «А веруешь ли, что Господь, как прежде исцелял мгновенно одним прикосновением или словом Своим все недуги, бывшие в людях, так и ныне может легко и мгновенно исцелять требующих Его помощи?» И вновь получив твердый положительный ответ, старец заключил: «А коли веруете, то вы здоровы уже!» — «Нет,— отрицал больной, — как же я здоров, если меня держат на руках?» — «Вы совершенно, всем телом вашим окончательно здоровы теперь!» — И с этими словами старец приказал поставить его на ноги, а сам взял за плечи, приказал: «Крепче стойте, тверже утверждайтесь на земле: вот так, не робейте — вы совершенно здравы теперь!» И, сопровождая ободряющими словами, он велел вначале твердо встать на земле, а затем и самостоятельно пойти, показывая только что расслабленному, что он и в самом деле исцелен Господом».

За год и десять месяцев до кончины, в день Благовещения 1831 года, преподобный Серафим вновь сподобился посещения Богоматери. Об этом вспоминала старица Дивеевской общины Евпраксия. «Батюшка за два дня приказал мне придти к этому дню. Когда я пришла, батюшка объявил: «Нам будет видение Божией Матери»—и, наклонив меня ниц, прикрыл своею мантией и читал надо мною по книге. Потом поднял меня и сказал: «Ну, теперь держись за меня и не убойся». В то же время сделался шум, подобный шуму леса от большого ветра. Когда оный утих, послышалось пение... Потом дверь в келию сама собою отворилась, и благоухание наполнило келию, похожее, но лучше росного ладану. Батюшка стоял на коленях, воздев руки к небу. Я испугалась. Батюшка встал и сказал: «Не убойся, чадо: ниспосылается нам от Бога милость. Вот Преславная, Пречистая, Владычица наша Богородица грядет к нам!»

В то же мгновение келию, подобно золотистому свету, наполнила процессия. Впереди шли два ангела, держащие в руках только что расцветшие ветви; за ними, в белых священнических ризах,— святые Иоанн Предтеча и Иоанн Богослов; следом шла Богоматерь—в точности как Она пишется на образе Всех Скорбящих Радости, в зеленом платье, в переливающейся всеми цветами мантии, в епитрахили и поручах, с высокою короной на главе, украшенной алмазными крестами, волосы Ее были распущены по плечам и стекали почти до пояса...

За Нею следовали двенадцать дев—святых мучениц и преподобных: Варвара и Екатерина, Фекла и Марина, Ирина и Евпраксия, Пелагия и Дорофея, Макрина и Иустина, Иулиания и Анисия. «Пресвятая Дева,— повествует далее старица,—много говорила отцу Серафиму такого, что мне не дано было слышать; а вот что слышала: «Не оставь дев Моих Дивеевских». Отец Серафим отвечал: «О Владычице, я собираю их, но сам собою не могу их управить».— «Я тебе,— говорила Царица Небесная,— во всем помогу, любимиче мой...» И еще говорила она о насельницах Дивеевских и обращалась прямо к матери Евпраксии, призывая поучиться любви и твердости веры у предстоящих Ей дев; а в конце снова обратилась к преподобному старцу: «Скоро, любимиче мой, будешь с нами»—и благословила его. Простились с ним и святые отцы, благословляя его, а девы—прощались, целуясь с ним рука в руку. И едва простились они — в одно мгновение стали невидимы.

Видение же это продолжалось не один час. «Вот, матушка,— придя в себя, обратился старец к свидетельнице благодатного посещения,—мне таким образом в двенадцатый раз было явление от Бога, и тебя Бог сподобил,—вот какой радости достигли! Есть нам на чем веру и надежду иметь ко Господу...»

Впоследствии, когда и другие сестры Диве-евской общины посещали батюшку Серафима в его келий, он всегда, указывая на икону Божией Матери, повторял им в утешение: «Поручаю и оставляю вас на попечение сей Царице Небесной».

За полгода до смерти он принялся прощаться со многими, говоря: «Мы не увидимся более». Когда у него просили благословения приехать в Саров на Великий пост, старец отвечал: «Тогда двери мои затворятся», а некоторым и прямо: «Вы меня не увидите». Стало заметно, как жизнь в нем угасает. Только дух его по-прежнему, и еще более прежнего, бодрствовал. «Жизнь моя сокрушается,— говорил он в те дни некоторым между братии.— Духом я как бы сейчас родился, телом же — мертв».

Месяца за четыре до смерти старец еще раз увиделся с преосвященным Арсением, епископом Тамбовским. Когда они расставались у келий, отец Серафим, приняв от владыки последнее благословение, опустился на колени и, как ни старался преосвященный Арсений поднять его, так оставался, пока тот не скрылся из виду. В ту же ночь старец принес келейнику преосвященного небольшой сосуд церковного вина и сказал:

— Отдай это владыке от Серафима грешного.

Совсем незадолго до кончины отец Серафим исцелил от слепоты четырехлетнюю девочку, окропив ей глаза водою из своего лесного источника. Это было последнее чудо исцеления, явленное преподобным при его жизни; а сколько их совершилось после его кончины — о том мы здесь не имеем возможности поведать...

За неделю до своей кончины, в праздник Рождества Христова, отец Серафим пришел к Божественной литургии, которую совершал игумен Нифонт. Причастившись Святых Тайн, он не поспешил к себе, как обыкновенно, но остался и долго беседовал с настоятелем, прося его о многом — особенно о попечительстве над младшими из братии. Напоминал он и о том, чтобы его по кончине положили в том самом гробу, который много лет стоял в сенях его келий. Вернувшись к себе, старец вручил провожавшему его до дверей монаху Иакову финифтяной образок с изображением посещения преподобного Сергия Божией Матерью. «Сей образ наденьте на меня, когда умру, и с ним положите меня в могилу»,—попросил он.

1 января 1833 года, в воскресенье, отец Серафим пришел в последний раз в больничную церковь во имя святых Зосимы и Савватия Соловецких, ко всем иконам поставил свечи и приложился, чего прежде не замечали за ним; потом причастился Святых Христовых Тайн. По окончанию литургии он прощался со всеми братиями, целуя каждого и говоря: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте: нынешний день нам венцы готовятся». Простившись со всеми, приложился к кресту и к образу Божией Матери и вышел из церкви.

Старец, уходя из монастыря в пустынь, оставлял обычно в своей келий горящие свечи. Живший по соседству брат Павел не раз замечал ему, что от зажженных свеч может случиться пожар, на что старец отвечал: «Пока я жив, пожара не будет; когда же умру, то и кончина моя откроется пожаром».

В тот день, 1 января, отец Павел заметил, как старец Серафим раза три выходил на то место, которое было им указано для погребения, и подолгу смотрел в землю. Вечером же отец Павел слышал, как старец пел пасхальные песни: «Воскресение Христово видевшие», «Светися, светися, Новый Иерусалиме», «О Пасха велия, велия и священнейшая Христе».

Рано поутру отец Павел, выходя из своей келий к ранней литургии, почувствовал запах дыма. Призвав на помощь другого брата и выбив запертую дверь, они увидели келию старца, заполненную дымом. Огня не было, только тлели некоторые вещи — книги и что-то из одежды. На дворе было темно, старца из-за сумерек и дыма, застилавшего всю келию, не было видно. Принесли зажженную свечу.

Отец Серафим, в белом балахоне, скрестив на груди руки, стоял на коленях пред иконою Божией Матери. Думали, что он спит. Стали будить — и лишь тогда поняли, что он мертв. Иноки подняли тело старца и положили во гроб. Гроб был сразу же поставлен в соборном храме.

Весть о смерти отца Серафима быстро разнеслась повсюду. В особенности разлука с ним была тяжела для Дивеевских сестер, потерявших своего духовного попечителя. Их плач был тем безутешнее, что отец Серафим, до конца полагаясь на заступничество Матери Божией, не оставил наставника. В продолжение восьми суток гроб с телом преподобного старца стоял в Успенском соборе. Саровская пустынь в самый день погребения наполнена была десятками тысяч народа, притекшего из окрестных губерний. Гроб опустили по правую сторону от алтаря. Впоследствии на этом месте был воздвигнут памятник.

При гробе старца постоянно совершалось заупокойное богослужение, а после прославления Преподобного в январе 1903 года — молебны о здравии. До наших дней преподобный Серафим остается наиболее чтимым после преподобного Сергия Радонежского русским святым. Св. мощи его, бесследно исчезнувшие после революции 1917 года, в канун Рождества 1991-го были вновь чудесно обретены и торжественно перенесены в возрожденную незадолго перед тем Дивеевскую женскую обитель. Так, по слову Пресвятой Богородицы, и по смерти своей преподобный Серафим не оставил сестер Дивеевских.

Притекающие к мощам святого старца верующие России обращаются к нему с молитвами, получая поддержку и утешение.